а Вер… говорит тут одна из пришедших нянек… У нас вчерась один там старичок дуба дал, царствие ему небесное, после операции. Его пока с довольствия не сняли… ты дай студенту котлетку, которая на него записана, из паровых, а? Дело молодое, ему мясного кушать надо…
Няньки с жалостью смотрят на меня. Одна вздыхает…
Ты кушай, кушай!.. говорит она, видя моё смущение… А то чего? Стоять не будет, так и девки любить перестанут…
Я чуть не давлюсь этой безвкусной серой паровой котлеткой, которая на вид и на вкус ещё страшнее тех, что мы едим в студенческой столовке. Едим, когда, понятно, есть хоть сколько-то деньжат.
Мне ужас как неловко. Я не могу поднять глаза. Жую, уставившись в тарелку.
Мне непривычно, что пожилые незнакомые тётки вот так запросто, обыденно и прямо говорят мне в лицо о ТАКОМ.
Но я чувствую в этих словах сочувствие и доброту. Да и кто они, эти женщины? Наверняка, прошли через блокаду, а и потом их жизнь не баловала – суровая и трудная.
И без мужчин…
А что теперь у них, думаю я с непривычной горечью. Работают тут за сущие гроши. Ну, чуть побольше нашей стёпы. Выносят горшки и утки из-под лежачих… обмывают тех, что ходят под себя… таскают, надрываясь, с кроватей на носилки и обратно.
Этот обед – перловый суп да жидкое пюре – в их глазах абсолютно законная компенсация за тяжёлый, невесёлый труд и за грошовую его оплату…
Да и кто там проверяет, сколько супа и пюре потом достанется больным… И варят-то всегда «с походом»… И больным же родичи всегда приносят что-нибудь вкусненькое из дому…
Наевшись, няньки разбредаются по палатам. У них всегда полно работы.
Я толкаю тяжёлую каталку с кастрюлями по длинным коридорам, где пол застлан рваным линолеумом цвета детского поноса. Мимо кроватей, на которых лежат на рваных простынях под грубыми солдатскими одеялами тяжело больные с иссушёнными, серыми лицами. В палатах вечно нехватает места, и в коридорах едва остаётся свободного пространства, чтоб протиснулась вот такая каталка – с едой из кухни или с новым пациентом, или с ещё тёпловатым покойником…
За эти каждодневные два часа работы мне полагаются совсем позорные гроши. Четверть ставки. Но с возможностью поесть раз в день горячее – это тоже не так и плохо…
А у нас в комнате, между тем, пополнение!
Пришёл со своим ободранным, тёмно-рыжего цвета, чемоданом весёлый кавказец Жора. Чемодан перевязан солдатским ремнем с потускнелой бляхой, на которой пузатая пятиконечная звезда.
Лицо у нашего нового сожителя чернявое и хитро-туповатое. И из всей этой круглой противоречивой физиономии торчит, как огурец, большущий нос.
Куда там моему, хотя и он не бородавка…
Первым делом энергичный кавказский человек осваивает новое жилое пространство. Зачем-то обнюхивает тумбочку. Потом переворачивает матрас, будто надеясь, что на обратной стороне окажется меньше размытых желтоватых пятен от чьей-то давней дрочки, и бурых клякс,
