деревенский ты. Я в Вышелесе всего два года живу, и то больше на местного похож.
– Особенно внешне, – пробормотал под нос Петя и поинтересовался: – А ты знаешь пословицу: моя хата с краю, ничего не знаю? Жизненная фраза. В деревне придумана.
Выходить ему не хотелось.
– Так мы идем помогать? – Арменыч был настойчив.
– Блин, мертвого замучаешь! Идем, – нехотя согласился Петя. – Кого только с мамой оставить?
– Давайте, я посижу, – вызвался Степаныч. – Все равно ноги болят. А сидя и с ружьем я ого-го!
– Здорово, – обрадовался Петя. – Мы тебя еще Марсом усилим.
– Марс, дома!
Марс фыркнул, но, будучи собакой дисциплинированной, к тому же, немецких кровей, возражать не стал. Он улегся в стратегически выгодном месте горницы и тяжело вздохнул, покоряясь желанию хозяина. Петя тоже вздохнул и пробурчал:
– Ничего не происходит, ничего не происходит, доскучался, блин! Во дурак-то я был! Щас будет веселье. Такое веселье, что мало не покажется.
– Точно, – кивнул Арменыч.
Для человека преклонных лет слух у него был замечательный.
– Мы идем, наконец? – поторопил он ребят и первым шагнул за порог.
Им ничего не оставалось делать, как последовать за ним.
Глава 8
За калиткой шумели. Это был не тот дневной деловитый шум, из которого складывается деревенская тишина, а шум другой – тревожный. Он накатывал на Петю рокотом голосов, хлопаньем калиток и чьими-то визгливыми причитаниями. Почти во всех окнах горел свет.
– У вас в деревне всегда такая темнотища?
Федор споткнулся о брошенное в траве полено и шипел от боли.
– Всегда, – подтвердил Арменыч и зачем-то уточнил:
– Когда луны нет.
Он, в отличие от Федора, шагал уверенно, темнота его не смущала. Петя тащился сзади и ломал в пальцах сорванную на ходу метелку травы. Он чувствовал себя как во сне. Ходячие покойники и зубастые девки не могут быть настоящими. Вот не могут, и все! Они принадлежат миру с более подвижными законами природы. Там возможны вампиры, колдуны и всякие разные чудеса, о которых так убедительно рассказывают авторы фантастических романов и повестей. Петин же мир был беднее, но и прочнее. Его полотно сплеталось из дубовой прабабушкиной мебели, скрипа половиц под ногами, сонного утра, когда так не хочется вставать, огуречных банок на конвейере и промасленной спецовки. Еще он походил на кусок янтаря. В нем существовало только сегодня, а завтра и вчера терялись в золотистом мареве. Ужасам там просто не оставалось места.
– Что случилось, мужики? – обратился к ближайшей группке Арменыч.
Те возбужденно принялись объяснять. Из их объяснений, подкрепленных соответствующими выражениями, вырисовывалась такая картина: после того, как пробило двенадцать, на деревню навалились покойники. Причем покойники свои, родные, которых отпели, похоронили и, как полагается,
