тут Любовь Онуфриевну прорвало, как будто она не желала больше Ольгиных откровений:
– А я тебе говорила, нечего тут в мечтах… Мужики – все одинаковы, они одним только местом думают. Им только одно и надо. Вечно так! И Ольга, твоя лучшая подруга, сколько раз тебя предупреждала, а? Сколько? Сто раз! А ты же у нас самая умная, с тобой спорить бесполезно – ты и так про всех знаешь, как же!
– Заткнись! – Ирина с размаху приложила обжигающую ладони чашку об пол – осколки и брызги полетели острыми молниями, женщины за столом вздрогнули одновременно. Девушка, практически оттолкнув мать в сторону, схватила табуретку и уселась напротив Ольги, подавшись к ней грудью.
А та отшатнулась, поражённая бешенством в глазах, в которых читалось знание правды.
– Говори!
– Да трахнула я его, – через две секунды беспечно ответила Ольга, как будто сообщила об очередном успешном шопинге. Надо напомнить, что она имела удивительное свойство никогда особо ничего, что происходило с ней и вокруг, не принимать близко к сердцу. Так и сейчас молодая красавица легко вынырнула из омута испуга, куда её толкнул взгляд подруги. – Я решила его проверить, правда ли, что он тебе верен. А то слишком много болтали… Я же о тебе беспокоюсь, ты мне не чужой человек, вот – тёть Люб знает! Вдруг врёт – ведь говорили же… И точно – залезла я к нему, а он давай меня лапать. А я чего? Я – чего? Я ж живая!.. Чувственная! О!..
Ольга вздохнула, взор её затуманился, глаза полузакрылись, она прикусила нижнюю губу.
– Мне вообще, когда соски щиплют нельзя… – продолжила она вдруг севшим голосом, – меня уносит тут же… И делай со мной… что хочешь…
– О-ольга!
– Да-да, тёть Люб! Ну и трахались мы с ним до полседьмого утра. Палок шесть мне кинул, изголодался поди, солдатик. Я уж сомлела совсем, со счёта сбилась, ага… Ходить теперь больно в туалет по-маленькому, представляешь, Ирка – щиплет же! У него, знаешь, инструмент какой? Ого-го-гошеньки!
Ира смотрела в окно, отвернувшись с первыми словами подруги всем телом. Слова Ольги долетали до неё как из бочки – гулко и волнами, дёргая барабанные перепонки невнятным неприятным свербением. Лучшая подруга ничего не пожалела для неё, пошла и вывела этого вруна на чистую воду, вывела слабака и тряпку, на которую не то, чтобы положиться, да вообще… Твою мать, вообще… Ни-че-го! Спасибо тебе, спасибо тебе огромное-преогромное, Оленька, ты действительно – настоящая подруга, – честная, твою мать и верная! И как бы потом с этим вруном жить бы пришлось? Ведь изменял бы постоянно, бегал налево, с-сука!..
Тренькнул входной звонок. Они вздрогнули, Ольга замолчала. Мать пошла открывать дверь.
– А-а-а, Ванечка. Заходи, заходи…
– Здрасьте, Любовь Онуфриевна, вот я…
– Да-да… вот тапочки.
– Спасибо.
– Ну вот, мы здесь – на кухне.
– Ага.
Ваня вошёл, источая перегар и улыбку. Но на пороге он остановился, как уткнувшись носом в невидимую
