встряска подействовала, как два пальца в рот и молодой ухарь с разбегу метнул харч праздничного вечера прямо посреди танцевального зала. И потом там же в завершение этого грандиозного пьяного бедлама, в каком-то безумном танце, он поскользнулся на собственной блевотине и со всего размаху приложился затылком об пол прям у ног не состоявшейся, но заведённой донельзя пассии. И улетел с вечера окончательно.
Его быстренько унесли в один из классов, потом на такси с неожиданно нарисовавшимся старшим братом Костей – домой. Праздник продолжился. Харч мгновенно затёрли. Никто никогда не вспоминал об этом недоразумении. Чоповцы получили своё сполна – мол, всё было в порядке.
Утром Ваня мучился грандиозным невиданным доселе похмельем.
Даже брат его пожалел.
А Ирина простила Ваньку. Не в последнюю очередь – из-за матери.
– Ты вела себя как последняя вокзальная проститутка! – Любовь Онуфриевну пережитый шок подвигнул на литературные изыски в обличительном слове прямо за завтраком. – Нет! Как сучка, у которой – течка! О-о-о! – патетически потрясая пальцем, указанным в потолок кухни, возмущённая мать с трудом подыскивала слова. – Какая же ты, оказывается, дрянь, а?! Вся в отца! Бестолочь! Ты готова была лечь под этого пьяницу прямо там, при всех! Отдаться не кому-нибудь, а алкашу! Семейка алкашей! Позор мне! Воспитала такую дрянь! Что теперь люди говорят!..
Ирина кусала губы и прощала, прощала, прощала своего непутёвого Ваньку!
Мать решила устроить дочери бойкот, но в силу своего гиперобщительного характера смогла выдержать лишь до обеда.
А Иван практически через сутки уехал с братом на заработки. Оттуда его забрили в армию и целых два с половиной года они с Ириной толком не виделись.
Но между ними возникла активная переписка, отчасти потому, что наивная девушка повелась на его первое же письмо. Эти письма и активная учёба помогали ей пережить разлуку.
Она высылала парню курево, ездила к нему на присягу в дальние дали, потратив заначку и влезая в долги. Потом, через почти год, были учения, после которых личный состав общался с родственниками и где они впервые подержались за руку полчаса. Ирина, по возвращению домой вместе с матерью Ваньки, уже считала себя «его девушкой» с абсолютными ясными перспективами. И потому с возрастающим нетерпением ждала любимого. Да, на тот момент она своё будущее на ближайшие десять лет видела чётко и недвусмысленно. Правда, вращались слухи, что Ванёк в этих самых дальних далях вовсе не следует принципу верности и даже, как вроде бы рассказывал его брат, солдатик загремел в госпиталь с трепаком…
И что вроде бы он переписывается не только с Островской.
Болтали, да-а, всякое болтали завистники – знала Ира. Завидовали их счастью, потому и языки свои поганые распускали, сволочи! Ирина гневно отвергала даже саму вероятность неверности любимого, мол – эти ваши поползновения на
