на другую ветку метро.
Ссутулившись и не оглядываясь, мать быстро тащила за собой сына, тот семенил мелко сзади и со стороны никто бы не признал в них какого-то родства – реально казалось, что мачеха волочет упирающегося пасынка-плаксу: Мишенька болтался сзади, как цветок в проруби. Голова его и тело весьма живо реагировали на дёргание матери, казалось – вот-вот шейка тоненькая сломается от такого мельтешения. И личико мальчика выражало при этом ну крайнюю степень обиды. Иногда бывало в таких перебежках: кто-то нагонял Ирину и выговаривал на счёт издевательств над ребёнком, на что мальчик начинал пронзительно ныть…
Потому Ирина тащила его за собой как можно быстрее.
Они вошли в вагон.
Ехать оставалось всего одну остановку по кольцевой, которую женщина глухо ненавидела; терпела лишь потому, что недалеко. Ирина крепко держала сына за руку, не давая сесть – по кольцу ездят всякие маргиналы и бомжи, спят на лавках, вонючие и вшивые – куда Лужков, мать его, смотрит – перестрелять надо давно этих уродов!..
Двери захлопнулись, мальчик повис на руке. Ира хотела что-то ему сказать, но тут её сердце громко стукнуло и остановилось – в отражение стекла она увидела за собой Васю.
– М-ма-а!..
Но тут женщина резко наклоняется к лицу Мишеньки и практически рычит, едва сдерживая шёпот, прямо ему в левый глаз:
– Заткнись, а то выкину на хрен из вагона!!!
У мальчика от неожиданности глаза лезут на лоб, а Ирина, сильно прижав его ручку к бедру, выпрямляется и, холодея, с ужасом смотрит в бликующее отражение, на Васю.
А Василий читает газету и ни на кого не обращает внимания.
За эти годы, что они не виделись, он сильно располнел, на голове ранние залысины почти добежали до затылка. Одет в стильное и дорогое пальто, смотрит через очки в золотой воздушной оправе (а Ира помнила, что одиннадцать-двенадцать лет назад её первый мужчина не имел проблем со зрением). У его ног стоит портфель из дорогой кожи, да и ботинки, запонки, часы, пара перстней, животик как у Ганеши – всё говорило о достатке, неспешной и солидной работе на руководящей должности, а также о хорошем и регулярном питании Василия.
Какие же у сына противные ладошки! Потные, склизкие, и при этом такие цепучие – фиг вырвешься!..
Вася в юности был бирюлёвским гопником – вот, ни много, ни мало! И, впрочем, не удивительно, что после службы в армии молодой москвич пошёл в отделение милиции. Потому как выбора у него особого не было – до институтских мозгов он дожить не удосужился, на завод вслед за отцом идти париться натурально в литейке посчитал ниже своего достоинства, да и денег там стали платить после перестройки просто неприлично – ни на баб, ни на пиво. Что – опять выходить на улицу и заниматься мелким криминалом? Останавливали судьбы друзей – кого-то уже грохнули в стремнине передела советской собственности и раздела сфер влияния, кто-то свалил за рубеж, а Вася был к языкам равнодушен. И вообще он
