лишь молча минуту-две, наблюдал за процессом. А потом, так и не произнеся ни слова, тихо исчезал…
Дата на тумбе была как раз на прошедшую пятницу – на вечер, именно на тот момент, когда Ирина ехала счастливая и воодушевлённая домой. Эти падлы, что шептались за спиной, единогласно проголосовали за её работу какому-то ублюдку, недоумку и неучу, только лишь за то, что он сыночек их «уважаемого» директора.
Разве не ясно – мы всем коллективом единодушно любим лизать директорскую задницу! Мы обожаем это дело, мы жить без этого не можем, не видим смысла в своём существовании – без ежедневного облизывания возлюбимого в едином порыве такого распрекрасного зада! И каждый из нас считает своим душевным долгом при всяком удобном и даже не очень удобном случае, как можно мягче и нежнее, от всей верноподданнической любвеобильной души, приходя от этого в благоговейный восторг, лизнуть и:
– А-а-ах! Какая же-е у-у-у ва-а-ас-с! Ж-ж-жо-о-о-опа-а-а-а-а-а-а-а!!!
А выскочкам со своим индивидуальным мнением нет места в нашем сплочённом к начальственной заднице коллективе, где практикуется общее связывание языков в единый, капающий слюнями, вихляющийся ловкий жгут. Где сердца бьются в унисон девиза: «Лизать, лизать, лизать». Кто проявит свою строптивость в этом архиважнейшем деле, кто захочет идти своей дорогой, петь собственную песню, а – значит, не скован с нами одной цепью обожания начальственной жопы, того – вон. Вон!!! Независимость и упрямство в святом деле жополизства?!! Во-о-он!!! И да будет так во все времена и вовеки вечные в стенах вверенного нам института! И пусть эти выскочки убираются из нашего тёпленького, так опасающегося всяких случайных сквозняков, а потому привычно вонючего, прямо так мило и по-домашнему вонючего, родного НИИ – куда-нибудь подальше на холод. Туда, где они могут творить чего угодно в своём непонимании остроты момента их жизни, карьеры и иерархии, туда – где гуляют анархически вольные ветра, а потому нет нашего объединяющего запаха. Нам же здесь на нашей лесенке в небо, в уютном, засранном собственным крепко-накрепко склеивающим дерьмом гнёздышке, такие выскочки-чистюли не нужны. Здесь над нами наша любимая задница, которая нас холит и нежит, кормит и поит всласть…
В тот день у Ирины впервые ярко и ужасно проявилось особое свойство её психопатии: ярость, бешенство, дикая злоба, гнев – порождённые чрезвычайной силы обидой. Какие ещё определения отрицательных сильнейших эмоций можно привести в попытке описать то ужасное состояние души девушки – так гнусно обманутой, так вероломно расстрелянной в её самых светлых надеждах?! Какими эпитетами можно было описать идеальный шторм в её душе, крутящий свои вихри на сотни километров в диаметре, выделяющий разрушительную колоссальную энергию, сносящую походя города и страны, маяки и небоскрёбы, сравнивающий с лика планеты острова, порты, аэродромы и детские сады?..
Она пришла в себя в вагоне метро. Точнее – как бы проснулась, хотя ясно было, что в предыдущий период времени она не спала. Не могла же спать днём и на ногах.
Ира сидела
