пронеслось в моем туманном сознании. – Я не хочу и не буду снова заводить этот чертов будильник». Но мне в руки снова и снова совали огромное и холодное нечто, которое я приняла за будильник, и из него почему-то выплескивалась холодная вода. Шлепки все продолжались и продолжались. Кто-то – с настойчивостью садиста – тряс меня и орал голосом Петра. Голос был далекий, но очень настойчивый, и мне хотелось, чтобы он замолчал и стало снова тихо.
Этим садистом был мой сосед и лучший друг Петр. Наши квартиры были в одном доме. Заподозрив, что со мной что-то не так, он стал звонить в дверь и по телефону, а когда понял, что дверь ему не откроют, он открыл ее сам – ключом, который я ему оставляла на время своих отъездов. Ввалившись в дом, он навис надо мной и заорал:
– Какого черта, Кристина? Почему ты не открыла мне дверь? Какого черта ты не зашла ко мне?
Голос показался мне охрипшим и страшно нахальным. Было противно, мокро и мерзко. Я зажала уши руками.
– Какого черта, Кристина? – вопил Петр, силой поднимая меня на ноги и отвешивая увесистые шлепки.
– Дура, не смей спать. Пей! – приказывал он свирепым голосом и тыкал мне в голову стаканом с водой. От удара об нее вода выплескивалась из стакана.
Я мотала очумелой головой и пыталась вырваться из его рук. У меня закрывались глаза, и страшно хотелось снова лечь. «Спать, спать… Мне там хорошо… Время ушло… Нет… уходи… Мне хорошо», – стучало в моей черепушке, и я снова растворялась в покое до следующего ора и крепкой встряски.
– Даже не думай, идиотка, – снова орал он, отвешивая новую порцию пощечин.
Моя голова моталась из стороны в сторону. «Она сейчас оторвется», – промелькнула у меня мысль и пропала в ее недрах. Все плыло перед глазами, и хлюпала вода. И эти мерзкие шлепки были словно внутри меня.
– Не смей спать и пей. Я тебе что сказал? Пей.
Голос, гремит голос. Иерихонская труба! Он умолкает, и затем я слышу: шлеп, шлеп. Моим щекам больно. Мое сознание отмечает, что я не только слышу, но и чувствую: холод, боль… Рот заполняется водой, и уши закладывает. Шум становится тише, а затем пропадает совсем. «Он хочет меня утопить», – в моем затуманенном мозгу вскользь промелькнула еще одна мысль и тут же пропала, как и предыдущая, и я стала успешно захлебываться и тонуть в руках Петра. Уже позднее я предположила, что это привело моего друга и спасителя в чувство, и он стал меня трясти, умоляя, чтобы я пила. Я опускаюсь на илистое и мокрое дно реки, а на меня кричат дурным голосом чтобы я пила. Безумие. По зубам чем-то стучат, а вода все льется и льется. Холодно. От тряски у меня из ушей потекла вода, и я снова стала слышать причитания Петра о том, какая я «нехорошая».
По крайней мере, теперь я, слыша бормотание Петра, сконцентрировалась на слове «пей» и стала с трудом пить. Меня стало тошнить, и он, дотащив меня до ванной, запихнул мою голову в унитаз и, поглаживая по спине, приговаривал: «Умница моя». Под его слова я стала
