Хэвингэм лихо направил великолепную четверку гнедых во двор гостиницы «Пелиган». Его дорожный фаэтон, сделанный по особому заказу, был легче и быстрее, чем другие повозки на дороге.
– Похоже, мы сегодня установили рекорд, Джим, – заметил маркиз.
– Превосходный результат, милорд. – Джим уже представил себе, как станет хвастаться им в пивной перед конюхами.
Маркиз недовольно оглядел заполненный модными колясками двор. Их здесь оказалось больше, чем он предполагал.
– Конечно же! – внезапно воскликнул он. – Донкастерские скачки! Я совсем забыл о них!
– Надеюсь, вашей светлости будет здесь удобно, – умиротворяюще произнес Джим. – Мистер Гаррис уже обо всем позаботился.
Маркиз нисколько в этом не сомневался, ибо послал камердинера вперед с багажом и мог рассчитывать по прибытии на самую уютную комнату и все необходимое для пребывания здесь.
Однако было ясно так же и то, что скачки привлекут в городок знать из дальних и ближних окрестностей. А значит, в гостинице будут царить суета, шум и гам, слуги собьются с ног от всяческих хлопот и поручений. Всего этого маркиз, проведя целый день в дороге, хотел бы избежать.
Тем не менее предпринять что-либо не представлялось возможным, и, выходя из фаэтона, Хэвингэм уже почти сожалел, что не остановился у друзей, как сделал это, направляясь на север.
– К кому ты заедешь на обратном пути? – спросила мать, прощаясь с ним.
– Я решил ехать на юг как можно быстрее, – ответил маркиз. – Откровенно говоря, мама, большинство тех, у кого я гостил по пути сюда, оказались чрезвычайно скучными людьми.
Он не стал указывать на одну из причин своего недовольства. А состояла она в том, что владельцы больших комфортабельных особняков, встречавшие его с таким гостеприимством, неизменно пытались пробудить в нем интерес к своим простоватым косноязычным дочерям. Эти маневры заставляли маркиза вспоминать об умудренных опытом, остроумных и соблазнительных женщинах, с которыми он проводил время в Лондоне.
К счастью, все они были замужем и – что не менее важно – соблюдали правила игры: в их обществе ему не грозили обручальным кольцом, с точки зрения Хэвингэма ограничивавшим свободу не хуже, чем пара наручников.
К тому же он был обручен с Берил Фернлей, и теперь навязчивое внимание к его особе вызывало крайнее раздражение. Словом, добравшись до Харроугейта, он решил, что больше не даст никому повода испытывать его терпение.
– Но ты же ненавидишь гостиницы и отели, – удивленно заметила маркиза.
– Конечно, мама, но речь идет всего лишь о нескольких ночах, а Гаррис позаботится о возможных в данной ситуации удобствах.
– И все-таки я чувствую себя спокойнее, когда ты останавливаешься у друзей, – не унималась вдова.
– Нет, я не стану этого делать! – возразил Хэвингэм. – И не надо беспокоиться, мама, я буду путешествовать инкогнито, как всегда.
Маркиз был знаменит как представитель высшего
