к тому омуту, куда, не ведая того сама, и шла. Присела в тени ели окладистой, щедрой на приятную прохладу. Посмотрела на зыбь топную, озирнулась на осоку болотную, тихонько позвала приказным тоном:
– Ну, явись уже, почто от меня прячешься!..
Всколыхнулась зыбью бездна вишневого омута, но не русалка явилась перед царские очи – пожаловала Кикимора болотная. Как всегда, была в одеяниях озерных по последнему визгу моды, с прической навороченной от зверья новомодного, да и макияж был как всегда безупречный – глаза бездонные-манящие, губы – вечным зовом зовущие.
«Вот ведь красота нелюдская какая кикиморам дается – и им без надобности, и другой нечисти на зависть да людскому роду на погибель», – успела подумать царевна, прежде чем указала Кикиморе на место рядом с собой – на коряге мшистой-кряжистой над самым омутом-бездною.
С достоинством присела близ особы царской крови кикимора безродная. Молчала – ни слова не промолвила, ждала вопроса царевненого, безропотно склонив голову и чутко прислушиваясь.
Не любила Василиса долгие задушевные разговоры, сразу к сути дела перешла:
– Ступа-то где – на дне озерном, небось? Вы ж подруги были, сколько вас знаю?
Онемела поначалу, но тут же осмелела Кикимора:
– А что – «были»? И сейчас есть. Или дружба – тогда только дружба, когда обе ее так называют? Дружба не в том, чтобы друг другу улыбаться да чаи попивать на завалинке по субботам. Дружба в том, чтобы в недружки попасть, а подругу спасти.
– Да-а-а? – удивленно протянула Василиса и с интересом глянула на зеленую голову Кикиморы. – И как же ты подругу свою от напасти уберегла? Ступу ее угнала, а потом утопила? Давненько я про такую дружбу женскую благородную не слыхала!
Промолчала было Кикимора, да некуда было ей деваться – перед царским допросом юлить да хвостом вертеть негоже.
– Знаете, небось, сколько Бабе Ядвиге годков-то. Из далеких стран она к нам прибыла давным-давно. Никто уже и не помнит, за что ее из тех стран выгнали, да и метлу она свою из тех времен уж давно на ступу последней марки поменяла. Говорят, звали ее когда-то то ли Попи Мэрринс, то ли Мэри Поппинс, да уже не важно. Дружба наша была – не разлей вода долгие годы, да вот подвернулся же ей этот Ивашка, и как будто подменили подругу мою. Слушает его – прямо в рот заглядывает, молодится-прихорашивается-выпендривается, как будто снова молодухой стала (так еще и припевает: «Я – само совершенство! Я – само обалденство!»). По ночам гоняют на ступе так, что птицы ночные да духи лесные в разные стороны разлетаются, куда летели – забывают. Пугают людей и зверей, что по ночам гуляют, сами забавляются – хохочут. Забыла Ядвига про то, что нужно ей непослушных детей пугать да добрым молодцам в делах любовных-задушевных бескорыстно помогать – знай только стритрейсинг свой в небесах каждую ночь устраивает да с селфипалкой с Ивашкой на закате да на рассвете печатлеется, – с жаром и с обидой поведала Кикимора.
