и я отчетливо понимаю, что вздох этот адресован не мне, по его мнению – обреченному. На таких, как я, глубокие вздохи уже не тратят.
Рубеж наконец взят, доктор – «браво!» – уложился в отведенный объем. Я подумал, что его тайной фамилией, назовем ее «мальчуковой», может оказаться Убористов или Мельчилов. Блендер тоже подойдет, если не русский… Но сказать ему хочется о другом. О том, что трехдневная щетина отнюдь не роднит его с рекламными мачо. Выглядит доктор скорее неопрятно, грязновато как-то. Не весь, только лицо. О руках такого не скажу. Самое время свои руки стыдливо подсунуть под задницу.
«С чего бы? Чернозем под ногти закрался?»
«Скажешь тоже… Образ такой. Иначе расползется образ, как горстка опарышей. Или там была кучка?»
«Не понимаю».
«Вот и чудненько».
«Ага, отлуп с подмостков, попойка под Беловежскую Пущу, пьяные сны…»
«Прекрасно сказано про отлуп».
«Я без умысла».
«Надеюсь».
«Хочешь поучаствую?»
«Ты об авторе рецензии? Пожалуй… Пальцы ему на руках склей на сутки. Пусть попробует накропать что-нибудь этими ластами. Шучу».
«Понимаю, что шутишь. Пары часов ужаса ему вполне хватит».
«Мама!»
«Я знаю, что ты против всего этого. Правда, не понимаю причины упрямства, но…»
«Ну?»
«… отношусь со всем уважением. Ты это хотел услышать?»
«Тебе ведь не нужен ответ».
Вот так. Отлично. Руки под попой. Теперь следует качнуться взад-вперед, вроде как в трансе. Еще раз. Для хирурга руки важнее, чем щеки, вообще лицо. Настроение для него тоже важно, без настроения в такой профессии никак. А пол? Пол хирурга не важен, так как все одно под наркозом валяешься. Но мужчины всё равно больше внушают доверия. Женщинам, кстати, тоже. Возможно, женщинам в первую очередь. С другой стороны, приставят к тебе какого-нибудь дрища с отпечатком аудиторной скамьи на портках. Мой, что напротив, не такой, мой внушает. Правильно сделал, что промолчал про небритость.
– Доктор…
– Минуточку…
Это моя минуточка. Ну да ладно, пользуйся. Только потом без обид.
Со своего места я зачарованно смотрю на завершенную во всех смыслах «Историю болезни» и вижу филигрань нечитаемых слов. Они напоминают след раненого муравья голубых кровей. Мне всегда почему-то казалось, что исполненные трагизма медицинские строки должны заполняться фиолетовыми чернилами. Голубые, на мой вкус, излишне легковесны для таких случаев. Голубые – для ОРЗ. Скорее всего, в фильме каком обратил внимание на пустяк – пустяки это мое, – вот и врезалось в память, насколько весомее всех других фиолетовые письмена. Даже черные выглядят слишком примитивно. Черные – для босяков: если такими чернилами от неумения вымазать руки, то следы затеряются среди грязи.
Врезалась в память эта ерунда про чернила, теперь торчит. Тем, что не поместилось. Наверняка отечественным был фильм, раз такие важные детали запали.
Впрочем,
