к другу, нет ли?
– Где?
– На том-то свете… В Царствии Небесном.
– Да я откуда знаю?… Не бывал. Чем там касаться?… Руки вон с телом вместе закопали.
Сидим. Молчим.
Мышка прошмыгнула между моими валенками, под кровать юркнула. Оба мы её заметили.
– Кошку надо завести, – говорит Гриша. – Был кот, вконец обленился, пустил его на приманку.
– На соболя? – спрашиваю.
– Соболь и есть его не стал бы, – отвечает Гриша. – Так… Мыши уж спать к нему, под косматое брюхо, ложились… чтобы погреться. С ними развалится… как мать кормящая… засранец. В друзьях ходили – не шугал их. Плачут теперь об нём, наверное.
Сидим. Молчим.
– Непредставимо это, – говорю.
– Чё? – спрашивает Гриша.
– Да я про тело и про душу.
– А-а, – говорит Гриша.
– Был же Один, оживший в теле.
– Зомби?
– Да нет.
– А-а, Лазарь-то?
– Лазарь ожил и снова после умер… Тот, Который смертию смерть поправ… Альфа и Омега, Начало и Конец.
– А-а, – говорит Гриша. – Ещё хочешь если выпить, есть у меня, запасена на всякий случай. Поеду в город, прикуплю.
– Нет, – говорю, – хватит.
– Мне-то не жалко.
– Нет, не буду.
Совсем уже на улице стемняло. Как ночь. В окне, сидим, чётко отражаемся; там, в отражении, изба такая же, и лампочка сияет в ней – чудно: на том как будто свете – на нас сюда глядим оттуда.
Потянулся Гриша и задвинул, не вставая, занавеску.
Прошёл мимо дома кто-то. Полаяли на него собаки.
– Вот на медведя так же лают… как на человека, – говорит Гриша.
– Ну, – говорю. – Как на медведя. Дядя мой, Иван Дмитриевич, – говорю, вспомнив, – к медведю в берлогу врывался. Пожалуй, что – не трезвый.
– Слышал, – говорит Гриша. – Дядька твой, другой, рассказывал. Мы как-то осень с ним охотились. Ох, и хитрушшый.
– А-а, дядя Петя. Они вместе. Только уж тот, Петро, снаружи оставался, стоял с заряженным ружьём и со взведёнными курками.
– У-у, – говорит Гриша. – Рысковый, видно, был мужик.
– За языком ходил, служил в разведке, – говорю. – Полный Кавалер Славы. Был. Царство Небесное.
Об этом, ещё о том да о другом поговорили. И дядю Петю Шадрина не раз ещё упомянули. И об охоте, о рыбалке. Но обо всём не пересудишь – всё время требует. А время – не хлеб – между всеми, всем ли не поделишь.
Стал домой я собираться.
– Пора, – говорю.
– Сиди, – говорит Гриша. – Чё тебе там, дома, делать?
– Ушёл, – говорю, – и дверь не заложил.
– Да кто там чё… Чайку попьём вон.
– Нет, – говорю. – Пойду. Протопить надо, а то ночью замёрзну… Чаю попью – не усну после – действует.
