пробормотала я, – прости, хозяюшка бревенчатый, что пришла незваная. Да только иначе никак, Лель твой запропал куда-то. А просто так его не найти.
Дом только тяжко скрипнул, словно на своём языке высказывался по поводу непутёвого господина. Я приложила ладонь к двери; вмиг коже стало тепло-тепло, будто коснулась чего-то прогретого солнцем. А потом дверь тихонько тренькнула, будто петли приветствовали меня, и раскрылась.
Я ступила внутрь и сделала глубокий вдох. Запах трав и глины, немного – угля. И ничего съедобного, разумеется. Лель, когда зарабатывался, забывал и про сон, и про еду. Поэтому домовой его часто ворчал, а потом повязывал передник, брал ложку и шёл варить кашу, чтоб и самому поесть, и накормить уработавшегося Леля.
На полу стояли горшки. Маленькие, средние и большие. С гладкими бочками, уже покрытыми глазурью, с грубыми и необработанными или с резными разными узорами. В центре находился стол, сплошь заставленный макитрами с плоскими крышками. Из одной, особенно пузатой, торчала расписанная золотом ложка. У других соседок такого «украшения» не было. При этом ото всех исходило слабое медовое сияние.
– А я и говорю, – внезапно важно сообщила макитра с ложкой. – О нас и позабудут! Хозяйчик должен был на рынок везти сегодня меня и Конопатого.
Из бока макитры вдруг появилась маленькая коричнево-золотистая ручка, схватила ложку и указала в сторону рыжеватого вытянутого горшка с мелкими пятнышками. Хм, вот и впрямь уж – конопатый.
– …да только пропал пропадом! – важно и печально закончила речь она. – Поэтому и никак. Вот сидим и ждём своего часа.
Кто-то внизу всхлипнул. А потом дружно заревели всей компанией. Да так, что я чуть было дар речи не потеряла. Вот это да! Как-то до этого они при мне всё стеснялись говорить. А тут то ли не заметили, то ли так тоскуют по Лелю, что уже и позабыли про осторожность. Оно ведь как… Каждая вещица, сделанная человеческим руками, имеет свой голос и мысли. Ведь творец вкладывает частичку души в каждое изделие. Вот она потом и оживает, изменив внешний облик, но сохранив самое лучшее, чем наделили.
И «хозяйчик»… Леля так называют, что ли, проказницы?
– А если он не вернётся? – донесся тоненький голосок снизу, и я разглядела малюсенькую глиняную солонку. – А у меня нет пер… пер…
– Перечница твоя в печке стоит! – сварливо отрезала макитра. – Ничего ей не сделается, осталось всего нечего – запечь!
– Обжечь! – возмущённо донеслось из печи.
– Это одно и то же, – не смутилась макитра. – И вообще…
– Ах вы, бесстыдницы! – пробасил кто-то с моей стороны и похлопал по руке.
О, а вот и домовой! Важный такой, седобородый, в красном кафтане, тёмных штанах и лаптях. На поясе висит множество ключей, что при каждом шажочке ударяются друг о друга и издают мелодичный звон.
Я улыбнулась:
– Здравствуй-здравствуй, Емельяныч, ты как?
Горшки
