он хватался за брусья, каждый шаг подъёма давался всё трудней, а лестница, крутая, высокая, казалось, и не кончится. Вошли в узкую дверь, где в тесном куте разминулись с женщинами рода. Были среди них и молодки, и старшие хозяйки, и пропуская гостей внутрь, они кланялись, как по обычаю. Значит, живы среди них боги.
В горнице терема было просторней, но с улицы так же полумрак царил, маленькие окошки – человеку не пролезть – пускали в помещение мало света. Стены здесь чище, от копоти очага почти и следов нигде не оставалось, полатей и лежанок не имелось, как принято во всех избах. На стол уже ставили ендовы, вынесли и крупные окорока секачей, тушки щук, пироги, да крынки с питьём: мёдом, квасом и брагой. Не поскупились. Впрочем, год был урожайным, столы накрывали богато, коли было кому трудиться на пашнях. Пока воины мыли руки в сенях, в поднесённых девками лотках, и рассаживались на длинные дубовые лавки, Вяшеслав уже о чём-то переговаривал с Радимом.
«Неймётся же воеводе», – скрипнул зубами Пребран.
– Гаяна, – подозвал Радим одну из женщин, самую старшую из всех.
Пребран проследил, как величаво вошла Гаяна, отвернулся, не пристало рассматривать открыто чужих жён.
О чём они переговаривали, княжич не слышал, но разговор оказался недолгим, хозяйка торопливо вышла в двери, а следом донёсся её оклик.
– Ладимира!
Послышался топот с лестницы, но в горницу так никто более и не вошёл.
Радим и его ближники за стол садиться не стали – некогда, ещё многое предстояло им сделать дотемна, а сумерки после обеда сгущались быстро. Остались гости в полном одиночестве, и разлилась по горнице тишина. Ждан, сцепив пальцы в замок, смотрел на выставленные яства, бросая тяжёлый взгляд на дверь.
– После постоялого двора боязно притрагиваться к пище.
Пребран хмыкнул, потянулся к крынке с квасом, налил себе, отсёк тесаком остывшего мяса. Положив кусок в рот, пережевал тщательно, запив кисловато-солёным квасом. Вяшеслав, что до этого сидел хмурый, вовсе помрачнел, и о чём думал воевода, только знал он, но верно беспечное отношения княжича не пришлось ему по душе.
– Отчаянный ты. Вот смотрю на тебя и не понимаю…
– А ты и не пытайся, – сказал княжич, впиваясь зубами в белую мякоть.
Вяшеслав, поиграв желваками, мотнул головой и потянулся к скудели.
Ели молча, каждый думая о своём. Вяшеслав больше не разговаривал, да и не о чем было. После гостей развели по клетушкам. Пребрана вместе с Вяшеславом и Жданом разместили на нижнем ярусе, где топилось и днём, и ночью, остальных отвели в другую половину – в одном куте места всем не хватит. Хоть воеводе не шибко понравилось, что их разделили, но коли до сих пор живы, значит, подвоха ждать и не стоит. Вскоре, пока мужчины сбрасывали многослойные одежды, заглянул мальчонка, бледный, с жуковыми волосами, упредил, что баню натопили.
Вяшеслав, потоптавшись на месте, пошёл первым к двери. Как ни осторожничай, а тело просит своё, отказываться от целительного
