ходу, и Евгения Соломоновна, поглядев на часы, ускорила шаг.
У двери музыкального класса ее уже ждал ученик. Евгения Соломоновна открыла класс и, пока ученик усаживался и надевал на худенькие плечи ремни тяжелого аккордеона, достала ноты из видавшего виды шкафа с надписью на боковой стенке «Инв. 1210» и поставила их на открытую крышку фортепиано:
– Ну-с, Николай, давай посмотрим, как ты потрудился над домашним заданием.
Тот с тоской в глазах затянул «Полюшко-поле». Евгения Соломоновна, глядя в окно, отсчитывала такт:
– Раз и, два и, раз и, два и…
Дверь открылась, и в класс вошел, широко улыбаясь, немолодой, но статный мужчина. Он держал за руку худенькую девочку с печальными глазами и двумя красными большими бантами в тонких мышиных косичках.
– Здравствуй, Женечка!
– Ой, Абраша! Сколько лет, сколько зим! Заходи-заходи! Что случилось, дорогой? Так просто ты бы обо мне не вспомнил!
– Ну зачем ты так! Ты сама сто лет у нас не появлялась! Могла бы и в гости зайти как-нибудь, мы ж не чужие люди! Надо родниться! Мы же все, Женечка, под Богом ходим! А то видимся только на похоронах! Ты ж вот на свадьбу нас не пригласила!
– Да какая свадьба, Абраша! Никакой свадьбы не было! Мы, таки ж, не молодые люди! Ну сошлись и сошлись – дел-то! Да уже и.. – Евгения Соломоновна оборвала себя на плуслове, понимая, что родственникам совсем не обязательно быть в курсе ее сложных семейных отношений и продолжила – А про похороны, да! Надю жалко! Светлая голова была – доктор математических наук! От ума, наверно, и переклинило у нее что-то в мозгах! Игорь мой говорит, что у кого нет ума – с ума не сходит!.. Ты, Коленька, играй, играй…
Николай, в глазах которого с приходом посторонних людей, наконец зажегся огонек интереса к жизни, извлек из аккордеона несколько громких пронзительных звуков.
Евгения Соломоновна испуганно подняла руку, как будто защищаясь от невидимой опасности:
– Так, нет, стой, не играй!
Абрам засуетился:
– Ой! Не буду тебя отвлекать от работы. Я к тебе по делу.
– Вот-вот, без дела не ходим!
– Что делать, Женечка! Жизнь такая… Внучка моя – Анжела.
– Вижу. Красивая девочка. Наша порода! Ленкина?
– Нет, Семена.
– А-а-а…
– Так она умирает, как хочет музыкой заниматься!
– Ну и хорошо! Не запрещайте! Это может в жизни ненароком пригодиться! Пусть занимается – не страшно!
– Какое там – запрещать! Мы б с радостью! Да не берут ее, в школу-то вашу!
– Как не берут?!
– Не берут. Говорят, слуха нет!
– У еврейского ребенка нет слуха?
– Да.
– Ой, ерунда! Чтоб у еврейского ребенка не было слуха! Кто это такое мог сказать? Если у еврейского ребенка есть уши – значит, у него есть слух. По-другому в природе не бывает! – и Евгения
