ржаветь быстрее. К счастью, это время дня слишком жарким представлялось для приезжих, развлекавших себя где-нибудь возле океана, в прохладе обморочных музеев, жадных ресторанов, гремучих отелей. Город много получал от назойливых посетителей, но не мог избавиться от презрения к их малокровному веселью. Почувствовать ту вежливую ненависть может только знающий повадки местных жителей, способный заметить в их улыбках мерзлую червоточину, услышать в заискивающих словах сокрушенный треск, трепетное сожаление о том, что городу не удается обойтись без этих назойливых стайных падальщиков. Поджав губы, жители обходили группы туристов, в изумлении уставившихся на оберегавших перекрестки богинь с кошачьими головами и надеялись, что когда-нибудь снова начнут работать рудники и заводы по изготовлению нейтральной кармы, ограничивая присутствие на наших улицах болтливых иностранцев.
Рассеянно поглаживая Теодора, я сидел на деревянной скамейке, откинувшись на ее спинку, посматривая на школьников, прогуливавшихся в глубине парка. Мальчики шли, обнявшись, сняв форменные пиджаки, повесив ранцы на одно плечо. Тот, что был чуть ниже, светловолосый, наклонил голову к плечу спутника своего, они о чем-то разговаривали, не делая при этом никаких жестов, юные заговорщики, в окружении потерянных форм вынашивающие разрушительные замыслы свои. Им можно было позавидовать, ибо в бессмертной юности своей они не ведали еще предвкушения утомительных потерь и наивных поражений, не знали мускусной ревности и не вожделели сладостного обмана. Должно быть, младший из них еще не познал напряжения своей плоти. Со мной это случилось позже всех моих ровесников. Слишком поздно, как всегда казалось мне самому.
В тот день мы с братом остались вдвоем. Родители уехали, девушка отказала мне в свидании, оговоренном за две недели до того и я не знал, чем себя занять. Некоторое время я провел на кухне, лениво ковыряя клубничное мороженое, нехотя созерцая на экране маленького телевизора старый черно-белый фильм про терпящий бедствие по вине гигантских медуз танкер, но вскоре мне все это надоело. Оставив растаявшее мороженое в пингвиньей чашке, я побрел в свою комнату, но, проходя мимо залы, обнаружил ее дверь открытой. Телевизор, стоявший в дальнем левом углу прожигал свой экран и распалял плоть зрелищем магнетической блондинки, тяжелой, величественной, подозрительно похожей на нашу мать, а мой брат, обнаженный, загорелый, потирающий выцветшие орхидеи шрамов, ласкающий убивающие ящериц татуировки, полулежал на диване, поглаживая свой член, вздымающийся над его телом подобно башне звездочета, поднявшейся над выжженной, отравленной многолетними ее испражнениями землей. Несколько секунд прошло, прежде чем он заметил, почувствовал меня, запрокинул голову, сплюнул на пол кровавую слюну. За это время темнокожий мужчина успел приблизиться со спины к блондинке и вцепиться влекущими руками
