href="#n_105" type="note">[105], глупые белые ляжки, самый цвет трико был глуп, томен, нагл. Его средний рост оскорблял Грибоедова, как дурной вкус Кати.
Он тихо свистнул.
– Семени, семени, – говорил он.
Впрочем, его прыжки были отдыхом для Кати.
– Невозможно, невозможно, – говорил он тихо, жалуясь.
И когда кругом зашевелились, забили в ладоши, он обернулся и, не хлопая, с любопытством посмотрел на партер.
Выходил Ацис, вел за руку Катю и кланялся.
Его-то кто вызывал?
После балета свет не зажгли, но театр мгновенно расшатался и закашлялся. Была весна, и простуда спадала только на время представления.
Ставили интермедию, живую картину «Аполлон с девятью музами». Он кусал ногти от злости: идти за кулисы сейчас было невозможно.
И тут театральная машина сжалилась над ним.
Машина, спускавшая глуар[106] с Аполлоном и девятью музами, застопорила в пути. Она остановилась на полпути, показав белые ноги Аполлона и девять пар женских розовых ног. Так они и застряли наверху, смирно сидя в своем глуаре.
Раздался женский крик – дама испугалась, потом кто-то засмеялся, кто-то вскочил.
Началась суматоха.
Грибоедов знал, что застрявший глуар означает отставку машиниста, что кого-то выгонят: император был чувствителен к этим случайностям. Он не терпел неожиданностей. Сегодня испортилась театральная машина и застряли музы, завтра застрянет что-нибудь другое и все безнадежно испортится.
Но он сидел и смеялся в платок. Потом пошел из зала, за кулисы.
Потому ли, что порядок уже был восстановлен, потому ли, что в зале была суматоха, – за кулисами Грибоедов никого не встретил. Только ходил витязь с пожарным топориком да двое военных кого-то поджидали.
Катина дверь была открыта. Он вошел в комнату улыбаясь.
Горели свечи. У открытого шкафа с костюмами стояла Катя и, видимо, ждала его.
Тогда он грубо сказал ей:
– Поедем к тебе.
Потом он сказал пустым голосом: «Радость» или что-то другое, слово не вышло, и увидел, как она пошатнулась.
В коридор сразу вошел шум: смех, кашель, французская хрипота, бас, присущий театралу, начался антракт.
Тогда Катя быстро взяла его голову обеими руками, поцеловала в лоб и толкнула к двери.
Сразу же, как мальчик, он выскочил в коридор. Там он превратился в медленный, чопорный фрак, на который озирались, о котором шептались.
В танцевальном зале балет танцевал котильон[107]. Был праздничный спектакль. Пары стояли неподвижно, подняв несколько лица, как лошади, грызущие удила.
Они стояли крест-накрест, и на четырех концах креста пары танцевали по кругу.
Все вертелось вокруг неподвижного, но уменьшавшегося креста, пары отлетали все быстрее, приседая с танцевальной ненужной вежливостью, а крест все таял. Это была новая модная фигура, она
