Вторым.
Что доктор ошибся, стало ясно уже через день – болезнь оказалась заразной. Её подцепила жена Варгина. Первая из женщин, она стала Третьей в списке лунатиков, которым предстояло заполнить город. Теперь супруги вместе шатались в ночи под низкой, искрившей снег луной, изредка перебрасываясь бессмысленными фразами. Правда, чтобы уловить в них отсутствие смысла, их надо было слышать. А супруги друг друга не слышали. «Может, вы и раньше были глухи друг к другу, – усмехнулся про себя врач, – только не замечали». К нему супругов привели дети, заметившие ночное отсутствие родителей. И опять начались расспросы, теперь доктор отнёсся, правда, куда внимательнее: что же всё-таки стряслось? раньше ничего подобного не наблюдалось? были ли в роду страдавшие сомнамбулизмом? – и даже: не проверялись ли вы на сахарный диабет? на атеросклеротические бляшки? а на венерические заболевания? – тут доктор несколько смутился, почувствовав, что перегнул, но не расписываться же вот так, сразу, в своей некомпетентности, нет-нет, ради собственной репутации стоило немного их помучить, тем весомее, тем значимее будет его диагноз, пусть и весьма размытый.
– Это, бесспорно, лунатизм, – сказал наконец он, получив на свои вопросы отрицательные ответы, и сжал кулаками висевший на шее фонендоскоп. Он поднялся, давая понять, что аудиенция окончена, но, увидев на лицах невыразимое отчаяние, посчитал нужным быть чуточку откровеннее: – Случай медицине неизвестный. По крайней мере, мне, я не специалист.
Выпустив фонендоскоп, врач с притворной виноватостью развёл руками. На мгновенье замерев, он молча посмотрел в глаза пациентов, стараясь не мигать, и, посчитав, что этого вполне достаточно для выражения сочувствия, которого не было и в помине, выписал супругам снотворное – одно на двоих. Дети у Варгиных были уже взрослыми, старший сын завёл машину, на которой привёз родителей, а младший, пока брат до побеления суставов вцепился в руль, усадил их на заднее сиденье – номера Второго и Третьего. Оставшись один, врач посмотрел в зеркало, запустив пятерню в редевшую шевелюру, подумал, что состарился, так никуда и не вырвавшись из этой проклятой глуши, куда попал после университета и откуда уже на следующий день мечтал убежать хоть на край света, выбраться любой ценой, бросив всё – и ненавистный кабинет, и бесконечных, унылых пациентов, одних и тех же, которых потом встречал на улицах – а куда деваться, в этой захолустной дыре не разминёшься, – и ему стало до слёз жаль себя. Потом он вспомнил супругов-лунатиков, скривился, пожалев, что не сказал им пары слов в качестве банального утешения, как того требовала врачебная этика, про которую он давно забыл – а кто виноват? опять же эта чёртова дыра! – продлевая движение, пятерня почесала затылок: а всё-таки, что это за ерунда такая? Этот вопрос, такой естественный для любопытного студента, каким он был, обычный даже для мало-мальски уважающего себя медика, не задавался им уже много лет. Нет, надо всё же сделать им энцефалограмму или направить на магнитно-резонансную томографию. Да, пусть просветят им головной мозг. Покажет что, или не покажет, но он обязан их проверить, хотя
