поллитровку и потом ещё добавили, пока не допились до чёртиков.
Полжизни Грач провёл среди льдов, бродя по исхлёстанной ветрами равнине, и, ночуя летом в чахлых зарослях карликового колючего можжевельника, росших на белёсых проплешинах ягеля, считал это за счастье. Возвращаясь из далёких экспедиций с ворохом волчьих шкур на санях, он шёл в пивную и, вознаграждая себя за длительное молчание, трещал часами со случайными посетителями, которым заблаговременно, чтобы им было неудобно уйти, покупал выпивку. Он попадал в массу переделок, о которых мог рассказывать до закрытия пивной, несмотря на отсутствующие взгляды и подавленные зевки. Грач был рубаха-парень, свой в доску, готовый прийти на помощь в трудную минуту, и, услышав про Варгиных, не откладывая, отправился из пивной в огромный сруб на берегу. «Неужели всё так плохо? – готовил он речь по дороге. – Не сердце же, тьфу-тьфу, не опухоль какая, в конце концов, ночные прогулки полезны – и воздухом подышишь свежим, и жирок растрясёшь». Настраиваясь на подобный тон, он заготовил ещё несколько шуток, которые вылетели из головы, когда он увидел мятое, будто со сна, лицо Второго.
– Что, так плохо? – только и смог пробормотать он, едва поздоровавшись.
– Отдал бы половину оставшейся жизни, чтобы избавиться от этого, – устало сказал Второй. Он всего-навсего зевнул. Обнажились жёлтые, редкие зубы. Потом ещё раз, уже дольше. Но этого хватило, чтобы Грач мгновенно вспотел.
– Ну, отдыхай, а я, пожалуй, пойду.
Грач выскочил, забыв на вешалке свою ушанку. Всю дорогу он не мог успокоиться, перед ним стояло сонное лицо, кривившейся в бесконечной зевоте рот. Хмель из него давно выветрился, дома он налил себе водки, опрокинув целый стакан, но не мог взять себя в руки. Он машинально включил телевизор, что уже давно не делал. Шёл какой-то детектив со стрельбой. Грач считал такие фильмы детски наивными, но сейчас не мог понять, в чём там дело. Его мысли блуждали, как пьяные, он не мог сосредоточиться, чего раньше за ним не наблюдалось даже в самых отчаянных передрягах. Грач прибавил громкость, доведя до отказа. Но и это не помогло. В полночь он вдруг почувствовал, что смертельно устал, и, рухнув на диван, уснул, так и не выключив продолжавший орать телевизор. Иван Грач подхватил вирус четвёртым. От Неклясова, с которым накануне распивал поллитровку. Его попадания в разряд лунатиков было не скрыть, и о болезни уже говорил весь город. Однако потом всё стихло, и следующая неделя прошла спокойно. Случаев заболевания больше не наблюдалось, или, как решили потом, её симптомы оказались скрытыми для нетренированных глаз, и разговоры мало-помалу начали стихать. Но здесь-то и грянул гром. Казалось бы, прошло время, и ничего не предвещало новой волны заболевания, и тут на тебе – вирус захватил сразу троих собутыльников Грача, перед которыми он храбрился в пивной. Болезнь взорвалась с опозданием, когда не ждали, точно бомба замедленного действия, поразив также семьи этих троих. А потом началась цепная реакция. Болезнь оказалась заразной, как ветрянка. А хуже того – она прогрессировала.
