работу и в условиях эвакуации. В конце 1942 года на алма-атинской студии, где я работала ещё с довоенного времени, появились две маленькие, худенькие женщины из Москвы: Арша Ованесова и Любовь Перцова, постоянный редактор журнала «Пионерия» и верная подруга Ованесовой. К работе над журналом они привлекали буквально всех вокруг. Никогда не забуду одну из съёмок. По сюжету Ованесовой необходимо было снять улицы города, но заболел оператор, обычно с ней работавший. Арша знала, что мой муж, оператор по профессии, в этот день находился дома – не с кем было оставить двухлетнего сына. Не знаю, как Ованесовой удалось уговорить моего мужа, но только в конце дня, возвращаясь с работы домой, я увидела его во главе странной кавалькады, торжественно двигавшейся по улице.
В центре проезжей части ехала телега, запряжённая лошадью, на телеге сидел мой муж. Одной рукой он крутил ручку кинокамеры, а другой поддерживал сидящего рядом сына, который, конечно, был в восторге от происходящего.
За телегой шла Арша и дирижировала уличным движением: её звонким командам повиновались машины, автобусы и пешеходы. Так я впервые столкнулась с этим поразительным ярким явлением – Аршой Ованесовой.
Алма-Ата
Студия кинохроники
Ул. Красина, 38
А. Ованесовой
Полевая почта 48828 С. Шей…
13 авг. 43 г.
Дорогая моя!
Прости меня, что так давно тебе не писал. Всё это время был на передовой, в гуще событий и не имел никакой возможности ни написать, ни, главное, отправить тебе хотя бы открыточку. Вчера вечером приехал на базу и застал там твою открытку от 1 июля и письмо, отправленное с Лютой и с её припиской, почтой из Москвы.
Мне очень неприятно и больно, что заставляю тебя мрачно думать и волноваться за меня в связи с тем, что образуются большие перерывы в моём общении с тобой.
Но что же делать, дорогая. Это, к сожалению неизбежно, особенно сейчас, когда у нас на фронте идут такие горячие и победоносные дела!
У меня случилось большое несчастные! 9 авг. во время налёта фашистских самолётов на один пункт, невдалеке от передовой, была зажжена мессершмидтом моя машина и всё сгорело, включая съёмочный аппарат, плёнки, снятый материал за несколько дней нашего наступления и всё моё личное имущество!
Сгоревшая машина мною уже компенсирована. Генерал, у которого я последнее время работал, приказал выдать мне другую. Завтра она будет на базе. То, что я лишился имущества в виде белья, обмундирования, шинели и многого другого, в конце концов, гори с ним.
Это всё со временем будет восстановлено. Но вот снятый мною (около 500 м) ценнейший материал и съёмочная камера – это очень тяжёлая и незаменимая потеря. Впервые за всю мою работу на фронте я имел материал, который меня удовлетворял. И всё это полетело прахом. Что касается камеры, то ты знаешь, каких трудов мне стоило её получить!
Это значит выйти на несколько месяцев из
