меня звонком из Екатеринбурга, уже на входе в квартиру. – Рассказывай». – «Сын, ну что тебе на свадьбе не гуляется, прилетишь – поговорим». – «Нет, сейчас».
Я удивилась его голосу, чутью и все-таки сделала еще одну попытку: мне неудобно сейчас говорить, и лучше живьем увидеться.
– Да, мама, конечно, живьем и сейчас тоже.
Я ходила по дому с телефоном, запутывая свои следы перед самой собой. Рома курил в трубку, ждал. Я зашла в ванну, села на теплый пол и сказала, что у меня рак, но все очень вовремя нашлось, надо пройти лечение, потому что в моем случае все лечится. Сын продолжал курить в трубку, молчал. Потом заплакал, тихо, без звуков, внутрь себя. Спросил, почему сразу ему не сказала.
Так получилось, что почти в это же время в ста километрах от Екатеринбурга Петя, в чьей ванной я сидела на полу, сказал про рак моему папе. Папа потом бродил по городу, а вечером рассказал маме. Я так и не смогла.
* * *
В первые дни диагноза я решила, что болезнь – это то, что мне дали. Дали время. Несколько ночей я укладывала в себе информацию – днем было некогда. Мы вставали в 5 утра, в 6 уже куда-то ехали. Я долго стояла под душем – пока Оля пила кофе, красила глаза и стучала в дверь ванной, что уже пора выметаться. Я вообще замедлилась в те дни. При очень большой поддержке от моих людей, я становилась прочной кирпичной стеной самой себе. Кирпич был из розового туфа (горная порода вулканического происхождения). Надо было выждать, настояться, как любимый односолодовый виски. Дождаться другую себя. Жизнь, женственность, красивые волосы, за которыми меня иногда не видели. Казалось, из меня все это вычитали. А я чувствовала себя строительной площадкой, где работа полным ходом – все в лесах, и бетономешалка имеется, с божьей коровкой на боку. Я видела однажды такую – ярко-оранжевая, с коровкой, она украшала пухлую московскую пробку.
* * *
Хорошие звукорежиссеры в процессе съемки пишут тишину того места, где происходит действо. Она нужна, необходима для последующей работы со звуком. Неправда, что тишину можно дописать потом, где-нибудь. Нет. У каждого места – своя тишина. Чужая тишина не подойдет, не совпадет с твоим шумом.
Я не зашла ни на один сайт. Не прочла в Интернете ничего о подробностях своего диагноза. Задавала вопросы напрямую: лечащим врачам, друзьям-врачам, просто друзьям. Среди подруг были те, кто прошел через болезнь, поэтому я садилась за руль и везла свои вопросы к источнику информации.
У меня абсолютный слух, и он не раз «подставлял» меня на экзаменах в музыкальной школе. Слушая игру других, я забывала свою прелюдию или этюд, их тональность. Потому что могла сыграть в любой. Чужие экзаменационные программы смешивались во мне, как в шейкере. И, выходя на сцену, я сидела в тишине перед роялем. Кто-то думал, что так я сосредотачиваюсь на игре, но мой учитель, Алла Александровна Плахова, точно знала – я просто вспоминаю что играть. И когда вспоминала – что именно, но «пролетала» мимо тональности, Алла Александровна
