– время, где человеку дают «маршрут» в его болезни. От верного «построения» которого много чего зависит. Жизнь зависит. Врачи консилиума – навигаторы для тех, кому предстоит проехать сложным маршрутом. С гарантированно аварийными ситуациями, и без страховки. В каждой болезни своя система all inclusive. Все включено. А дорога начнется с этого коридора.
15.35. Не торопясь, переговариваясь друг с другом, три консилиумных доктора вошли в кабинет. Двое мужчин под 40 и девушка, похоже, интерн. Вызвали первую женщину. Я билась в углу окна, говорила, что надо уходить, потому что не поверю ни слову врачей, которые так вольно распоряжаются временем своих пациентов. «Ну, бывает… ну, может, они после операции задержались… или пробка…» – Маша кроила белый флаг тем, кто не позволил себе минуты извинения в сторону молчащей, собранной у кабинета нитке пациентов.
Моя очередь. Зашла уже взведенная, но обещала Лё держать себя в руках. «Разденьтесь до пояса, – врач полистал мои бумаги, подошел и сказал девушке (действительно интерну), – Видишь, вот этот лимфоузел у нее…» Следующие пять минут я была пособием. Непосредственно ко мне, так, чтобы я была в фокусе доктора, обратились словами: «Ну, что ж, у вас не простой случай, агрессивный рак, и вы же хотите хорошую химию, так?» Я спросила: «Кто-то хочет плохую, доктор?» Врач называл лекарства, названия которых мне ни о чем не говорили. Врач ничего не объяснял, жонглировал ценами и побочными эффектами. Сказал, что да – это дорого, но такая химия может меня спасти. Второй доктор смотрел в телефон, девушка, казалось, чувствовала себя неудобно. «Доктор, вы сейчас мне рецепт выписываете или гарантию?» – я быстро оделась, попросила свои бумаги «взад» и вышла вон.
Потом мы долго сидели на красивом крыльце старинного здания поликлиники. Все везде опоздали. Оля звонила знакомой, компания которой занималась закупкой препаратов для химиотерапии, узнавала наличие и цены. Дети курили. Оля звонила дальше – теперь насчет квот препаратов в больницах. Мы «кинули» консилиум, и было не ясно, куда теперь двигаться. Петя предложил поехать в сторону ужина и пошел за машиной. По дороге я вспомнила, как в одном медицинском центре врач-гинеколог сказала – молодая для рака-то. Если бы пришла к ней с беременным животом – стала бы старородящей. Очень краткое время нормы у наших гинекологов, но один раз я успела в него попасть. Правда, тогда на мой живот сказали – молодая больно, в девятнадцать-то рожать. Мой бывший живот ехал на переднем сиденье Петиного микроавтобуса, работал, учился в аспирантуре МГУ, был ярко-рыжего цвета, и явно ждал возможности покурить.
* * *
Утром Оля сказала, что знает, куда меня «сдать» на лечение со спокойной душой. «У тебя еще не закончились однокурсники, Лё?» – «Не смейся, да, еще есть Юра, он хирург, и, как только ты окажешься в его руках, я умываю свои».
Через несколько дней Оля привезла меня в 62-ю московскую онкологическую клинику, в коридоре вручила меня Юре и уехала. Юра сказал: «Подожди, осмотрись, я скоро вернусь». Я не хотела осматриваться, села рядом
