оглянулась по сторонам.
Ей показалось, что она почувствовала чей-то пристальный, внимательный взгляд.
Во дворе никого не было, никто не видел, как она копается в решетке канализационного люка.
Впрочем, ей было все равно, хоть бы кто-то ее и увидел. Очень осторожно она разжала пальцы, чтобы рассмотреть свою находку. Перстень тускло блеснул, отражая свет фонаря над подъездом. Показалось ей или нет, что губы узкоглазого мужчины шевельнулись и сложились в сардоническую усмешку?
Она снова зажала перстень в кулаке. Откуда он тут взялся? Кто мог его потерять?
Но это уже не важно. Кто бы это ни был, перстень теперь ему не достанется. «Чья потеря – моя находка!»
Она не хотела, не могла с ним расстаться.
Этот перстень ждал здесь ее, только ее…
Вдруг Лике показалось, что двор уменьшается, что стены окружающих домов надвигаются на нее, стараясь поймать в ловушку и сдавить. Стало трудно дышать, лицо покрылось испариной, ноги как будто приросли к земле.
Наверху громко хлопнула рама окна, послышались звуки музыки. Детские неуверенные руки терзали фортепьяно. Неизбежное «На память Элизе».
Лика перевела дух. Наваждение прошло.
«Черт, что это со мной?» – подумала она, сунула перстень в карман, подошла к своему подъезду.
Здесь ей снова показалось, что кто-то смотрит ей в спину.
Лика обернулась. Во дворе никого не было, только какая-то большая черная птица сидела на ветке одинокого дерева. Ворона? Нет, вороны серые… может быть, ворон? Но у этой птицы был странный, крючковатый клюв. И эта странная птица смотрела на Лику пристально, настороженно… видимо, это ее взгляд Лика почувствовала.
Она тряхнула головой, сбрасывая наваждение, и вошла в дверь.
– Дяденька. – Мальчик в собольей душегрейке поднимает голову от книги. – Дяденька, надоело! Расскажи лучше про Еруслана Лазаревича или про Бову-королевича!
– Негоже тебе, великому князю, пустыми байками развлекаться! – строго возражает пожилой сухопарый дьяк, дядька-воспитатель малолетнего государя. – Тебе надобно всем княжеством править, а для того много чего знать следует! Княжеская доля хоть и завидна, да не проста…
– А мне надоело! – Мальчик топнул ногой, недобро нахмурил брови. – Государь я или не государь?
– Государь, – склонился дьяк, глаза смиренно опустил. – Кто же с тобой спорит?
– А ежели я государь – так должно быть по моей воле! И воле моей нельзя перечить!
– Твоя правда, – вздыхает дядька.
– А если моя, так и должно быть по-моему! – снова топнул ногой и на лицо суровости напустил.
– Ну ладно, слушай… жил в некотором царстве, в некотором государстве…
– Не хочу слушать! – Мальчик снова топнул ногой. – Хочу в ту кладовую, куда меня дядя Михайло водил! В ту кладовую, где бабкино
