за старой, немощной Тэбби картофель к обеду (Тэбби плохо видела и оставляла «глазки́»). Шарлотта и Эмили, действительно, по-прежнему вели дом, но, как прежде, Шарлотта Бронте с большей радостью затворилась бы в своей комнате и предалась любимой работе. Несомненно, устоявшаяся домашняя рутина, монотонность одних и тех же забот, поведение Брэнуэлла, сама прикованность к Хауорту – всё это не могло не тяготить её. Из писем к Эллен явствует, как ей трудно сейчас смирять недовольство жизнью, хотя она и предпочитает «оставаться самой собой», но кое-что в ней самой, её отношении к миру и людям менялось. Шире стал её взгляд на некоторые вещи. Исчезал узкий национализм, английское недоверие к чужестранцам.
В романе «Крошка Доррит» (1855–1857) Диккенс, рассказывая об обитателях Подворья «Кровоточащее сердце» – лондонских бедняках, с горечью отметит, что они с подозрением и неприязнью относятся ко всему иностранному. В таких шовинистических чувствах воспитывают их сильные мира сего, которым всегда были выгодны невежество и предрассудки соотечественников, говорит Диккенс. Обитатели Подворья считали, иронизирует он, что иностранцам в Англии «делать нечего»: «они никогда не задавались вопросом, скольким их соотечественникам пришлось бы убраться из разных стран, если бы этот принцип получил всеобщее распространение». Подобные шовинистические настроения имели хождение в викторианской Англии повсеместно и захватывали, в частности, мелкое духовенство, как правило придерживавшееся консервативных политических убеждений, а именно из этой среды вышли сёстры Бронте. Однако пребывание в Брюсселе не прошло для Шарлотты даром: «Я теперь не считаю, – пишет она Эллен, – что мы должны с презрением относиться ко всему, что видим в мире, по той лишь причине, что мы к этому непривычны. Подозреваю, что, напротив, нередко существуют весьма серьёзные основания для обычаев, которые кажутся нам абсурдными, и если бы я снова оказалась среди иностранцев, я бы внимательно изучила их, прежде чем осудить».
Пока Шарлотта работала над вторым романом, а «Учитель» пересылался от одного издателя к другому, «Грозовой перевал» и «Эгнес Грей» были приняты к публикации. Это радовало Шарлотту и огорчало одновременно. Впрочем, и у неё тоже появилась надежда увидеть своё произведение в печати. Не злополучного «Учителя», которого вновь вернули автору. Господа Смит и Элдер возвратили рукопись романа с мотивированным отказом, и это была серьёзная литературная оценка, но, главное, отвергая, они не лишали автора надежды, так как признавали за ним литературный дар. Издатели сообщали, что с интересом ознакомятся с новым сочинением Керрера Белла. 24 августа 1847 года она выслала им рукопись «Джейн Эйр». 16 октября того же года роман увидел свет. Это был успех – быстрый и ошеломительный, однако Шарлотта Бронте приняла его как должное, иначе, по её убеждению, просто не могло быть: роман был написан с тем напряжением страсти, с такой силой искренности, которые, естественно, не могли не покорить читателя.
Первое
