расследование его деятельности, проводимое вне зависимости от юстиции.
– Хорошо, – чуть поморщившись, согласился он. – Все будет именно так. Скажешь тому, к кому придешь, что я велел дать. Теперь говори.
– Меня заранее просили встретиться с твоим человеком, – понизил голос монах, оглянувшись на решетчатую дверь камеры, – я видел его.
– Такой мясистый, со шрамом на щеке? – прищурился Менза.
Монах прикрыл глаза и сложил руки на животе, показывая, что он не намерен зря терять время, выслушивая разные глупости, пусть даже за деньги.
– Нет, – покрутил он головой, – я видел именно того, кого ты хотел. Не стоит меня проверять примитивными способами. Я зря денег не беру, запомни. Твой человек, которого я видел, кудрявый, с бычьей шеей, любит грызть ногти и ездит на светлой машине. Ты доволен?
Менза кивнул – сомнений нет, католик видел именно Бэрха.
– Что он передал мне?
– Твои друзья хлопочут об освобождении под залог. Им не терпится расспросить о деньгах, но твой человек уже сплел веревку.
– Он так и сказал? – насторожился Менза. – Сплел веревку?
– Да, – удивленно поднял брови монах, не понимая, что так взволновало китайца. Наверное, это условная фраза на жаргоне ночных кварталов? – Сегодня я снова увижусь с ним. Что ты еще хочешь передать ему, кроме указания заплатить мне?
– Скажи, что веревка должна быть длинной и прочной. Я хочу оказаться на воле раньше, чем этого добьются мои друзья. Пусть думает об этом день и ночь. И еще скажи, что расспрашивать будут не только меня.
– Ладно, – вздохнув, монах встал и, чуть наклонившись к подследственному, шепнул, – я все передам, но вы что-то затеваете, а мой сан не позволяет участвовать в этом. Не волнуйся, я буду нем, но пусть твой человек теперь сам дает тебе обо всем знать, помимо меня. Прощай!
Шлепая по полу разношенными сандалиями, надетыми на босу ногу, он подошел к решетке и постучал, вызывая надзирателя. Менза подскочил к монаху, схватил его за руку и повернул лицом к себе:
– Передай, пусть приготовит склады и за это получишь еще сто долларов.
– Я передам, – мягко высвободился католик, видя, что к решетчатой двери камеры приближается тюремщик.
После ухода монаха Менза сел к столу и, закурив, уставился невидящими глазами в пространство – в том, что отцам мафии удастся добиться его освобождения под залог, нет сомнений. Начинается бег наперегонки со смертью. Кто успеет раньше – он с Бэрхом или отцы темного бизнеса? Как только Менза, освобожденный под залог, окажется за порогом тюрьмы, каждый его шаг будет точно известен отцам и, в первый же вечер свободы или, самое позднее, на следующий день, его наверняка «пригласят» на «товарищеский ужин», где начнут «расспрашивать». Сбежать не удастся – просто не дадут, – а после расспросов конец один. Значит, он приговорен? Приговорен теми, кому помогал «отстирывать» деньги? Что же делать?
Пожилой уголовник,
