Был прекрасно образован, всех аспектов касался, глубоко их изучив… Вспоминаю «Аграрную программу». Когда работала над ней, думала – повешусь! Ощущала полную никчемность собственной деятельности: это и по-русски читать дико трудно, а арабам понять тринадцать (!) форм землевладения уж точно невозможно.
Но смешно, много лет спустя в ресторане в Швейцарии, в Цюрихе, услыхала от переводчицы: «Здесь часто бывал ваш Ленин. Он как раз в это время писал какую-то работу про сельское хозяйство. Видите, в этом зале – перекладина, он для разминки на ней подтягивался».
«Жутко вспомнить!»
Бывали и разные казусы. Мне дали работать с книгой «Осторожно – сионизм!». Автор Иванов. Стыдная, жуткая жуть! И тут я вспоминаю, что этот Иванов был в гостях у моих знакомых, надрался и, взяв стакан с коньяком, влил его собаке – дивному ирландскому терьеру – в пасть. Я не задержалась, тут же дала Иванову по морде, а хозяин его выгнал.
Пошла к главному редактору, сказала, что, по-моему, имею право отказаться от работы над материалом, автору которого дала крепкую пощечину. Главный редактор был интеллигент. Дал разрешение!
А потом издательство – о, счастье! – разделилось на «Прогресс» с той же тематикой и «Радугу» – художественная литература. Можно не гадать – я ушла в «Радугу». Жить стало интересней: все-таки – Шукшин, Чехов, Достоевский и еще многие светлые имена. Но труднее стало во много раз. Перевод всегда приблизителен, и хороший перевод – это когда достигнута максимальная близость. Особенно трудны в переводе, конечно, стихи, но и пьесы. Русский язык для перевода чрезвычайно труден, особенно если художественное произведение высокого качества. В каждом слове – смысловая интонация.
Я вместе с очень образованным носителем языка (попросту – арабом из Египта) переводили чеховские пьесы. В «Трех сестрах» есть сцена, где Маша в какой-то момент произносит: «Да». И ты, читая, понимаешь, что это не «утверждение» или «согласие», а, скорее всего, «раздумье» или даже «разочарование», «сожаление». Мой бедный Бакр ничего подобного почувствовать не мог, я объясняла, но и сама, пользуясь семейным положением, заставляла Гердта читать мне это место в пьесе, чтобы выбрать интонацию… В арабском языке достаточно слов «да», но ни одно передать наше «да» не могло! Из положения с трудом, но вышли: взяли одно слово, не просто «да», надеюсь, что интонация возникла…
Вообще русский язык – чудо (Тургенев нам это давно объяснил)! Конечно, он есть выражение духа, теплокровности российской, но и безалаберности этой же нации. Сколько исключений из правил! А когда спрашиваешь, как объяснить? Ответ: никак, «категория языка», просто запомнить. Всю жизнь радуюсь, что мне его учить не надо!
Глава 10
Знакомство с Гердтом
Поездка, изменившая жизнь. – Театр Образцова. – Зиновий Ефимович Гердт. – Перевод «Волшебной лампы Алладдина» и «Необыкновенного концерта».
В
