меня за своих кобелей и сучек задавят,– вытаращил единственный глаз Шурка, вцепившись руками в полы своего вонючего и рваного пиджака.– Они меня порешат! Они же сами – зажравшиеся собаки! Лучше бы мне в тюрьму…
– Никому вы там, господин Бриков, в тюрьме не нужны. Тут я с вашей дамой согласен. Никому! И судить вас, скорей всего, не будут. Я уже на счёт вас интересовался. Мне сказали, чтобы я с вами к милиции и прокуратуре на пушечный выстрел не подходил.
– Вот-вот, падла,– захныкал Вороний Глаз,– даже в тюрьме не нужен. Ладно, пусть я не деньги крал, а собак. Но они же – дорогие, тоже денег стоят.
– Если, конечно, владельцы украденных вами собак напишут заявления на вас в органы правопорядка, будут настаивать, чтобы на вас завели дело, тогда, может, и упекут года на два… Хотя, вряд ли. Получите условное наказание. За город вас уже несколько раз отвозили.
– Да, вывозили, как дерьмо, на свалку, и даже били, чем попало.
– Поёдёмте, Александр, пойдёмте. Поговорим с людьми, успокоим их. Пообещаете, что примите со временем человеческий облик, а потом и расплатитесь с ними. Не со всеми, конечно, а кто очень… не доволен.
– Как я это всё сделаю? У меня ни родственников по России, ни денег в кармане, ни документов. Кому я нужен-то?– В его единственном глазе зарождалась мутная пьяная слеза.– Нищий и вор из меня не получится. Нету талантов. Способностей к этому не имею! Таких, как я, даже… в козлы не берут.
– Вы жертва, возможно, социально-политических обстоятельств. Вас таких становится в России всё больше и больше… Но ведь и вам самому, как-то, надо взять себя в руки, стремиться снова стать человеком…
– Сейчас и нормальный-то человек не может найти работу. А я, если честно, работать не хочу и не… могу. Устал. Сам не знаю отчего, но устал.
– Наивно и не правильно надеяться на то, что к каждому из вас с пряниками, благоустроенным жильём и деньгами придёт премьер министр или сам президент. Согласитесь, Александр, это было бы не нормально, смешно и… дико. Они должны решать… глобальные задачи и заботиться в целом о неимущих и несчастных, но ведь не каждым же… в отдельности.
– Я не знаю, что делать. Мне кажется, надо… умирать.
– Нет человека – нет проблемы,– глубокомысленно сказал Розов.– Пойдём!
Бриков вдруг решительно выпрямился, ему надоело сутулиться. Наверное, ему на мгновение захотелось почувствовать себя человеком. Пустая бутылка выпала из рваной подкладки пиджака и звонко ударилась о твёрдую землю. Не разбилась. Может быть, к несчастью. Они отправились в путь, на улицу Полтавскую, но по дороге молчали. От них шарахались прохожие и те, кто побогаче; и те, кто победнее.
Даже философ после окончания ускоренных коммерческих курсов заметил бы: «Эти двое не гармонируют друг с другом. Дисгармония…». И был бы прав. Впрочем, не совсем. Гармония есть, она ведь во всём… Главное она заключалось в том, что оба двуногих мыслящих мужского пола были инвалидами: один – одноглазый, другой – хромой… Но какие разные судьбы, и какое
