от нас доме.
Но я ещё не знал, что это только начало, так сказать, ранний рассвет жизни байкальского писателя…
– Говорят, Баржанский в городе.
– Берлинскую стену всё-таки надо убрать!
– А кто её уберёт?
– Она прочнее китайской!
– Азар, читай стихи. Ты вчера вообще классику читал.
– Или Есенина сбацай!
– Да разве стихи меня волнуют, когда я даже о себе не беспокоюсь.
– О родине что ли? – рассмеялся щуплый Гошка.
– Причём тут родина? Есть что-то больше меня, родины, тебя… Вот что меня волнует. Такие вот дела…
Внезапно стало тихо. Мелькнуло что-то белое. Я поднял голову. В дверях стоял Баржанский.
– Горизонт твоих представлений стал совпадать с возможной жизнью. Ну, здравствуй! Кто таким пойлом угощает будущее нашей литературы?
На столе возникли пузатая бутылка коньяка и два яблока.
Вот он – искуситель.
Глава четвёртая
В шестьдесят шесть он выглядел сорокапятилетним.
Красивым жестом дядя Саша Баржанский налил полстакана коньяка и торжественно протянул мне:
– Береги себя! Пусть твои горизонты совпадут!
Коньяк обжёг горло и пообещал вернуться, но был придавлен яблоком. Хохот в ушах усилился, образы снова стали размытыми.
– Вообще пить не умеет. Учить надо!
– Для того, чтобы стать писателем надо иметь железную печень!
– Лишь бы руки не тряслись!
– Что руки! О голове думайте.
– Головой?
– Да не об этой голове.
– Проверено?
– Пьянствовать здесь пошло. Мир рушится. Надо петь и плясать на его обломках. Идём в «Дружбу».
Это объявил Баржанский, учивший меня тому, что, если нельзя остановиться пьянку, то надо его возглавить.
Видимо, горизонты моих представлений никак не совпадали с реальной жизнью. А почему они должны совпадать? Что-то всегда осуществляется в человеке для того, чтобы явиться. Совпадение тут только мгновенное, уловить невозможно. Но, если оно стало ступенькой для дальнейшего продвижения, то ниже шагнуть уже невозможно, только – выше. Мысль схвачена и зафиксирована.
Явился дядя Саша Баржанский. Не с боржоми, с коньяком явился. И объявил полнейшее освобождение от всяких условностей, в том числе от идеологии и прочих, ставших привычными, условностей нашего мира. В результате такого неожиданного освобождения жизнь покатилась рывками и совершенно непредсказуемо.
Взрывающийся музыкой и звоном оркестр, мириады мигающих огней, появляющиеся из мглы кричащие лица, дирижирующий всей этой чертовщиной Баржанский, визжащие девушки и блестящий саксофон, выплёскивающий из хобота крики похотливого слона.
Неожиданно саксофон неистово затрубил и пропал во мгле…
