случае чеки понадобятся мне в Стамбуле.
– У ваш тетя много чеки есть.
– У нее тоже только пятнадцать дозволенных фунтов.
Я чувствовал всю несостоятельность своей аргументации, поскольку Вордсворт, проживший довольно долго с моей тетушкой, не мог не знать о ее способности прибегать ко всякого рода ухищрениям. Я почел за лучшее уйти от этой темы и перешел в наступление:
– О чем вы думали, Вордсворт, когда в урну с прахом моей матери насыпали каннабис? Какого черта вы это сделали?
Мысли его где-то блуждали. Он, очевидно, все еще размышлял о туристской валюте.
– Каннибалы Англии нет, – сказал он рассеянно. – Сьерра-Леоне тоже нет.
– О каннибалах речи не было.
– Сьерра-Леоне только общество Леопарды есть. Они много людей убивают, но котлеты не делают.
– Каннабис, Вордсворт, не каннибалы, травка. – Отвратительное слово почему-то вызвало воспоминание о школьном детстве. – Вы смешали травку с прахом моей матери.
Наконец мне удалось привести его в замешательство. Он быстро допил виски.
– Вы отсюда уходите, – сказал он. – Вордсворт покажет лучше место, больше злачный. Идти надо улица Дуэ.
Я терзал его, пока мы поднимались по лестнице.
– Вы не имели права этого делать, Вордсворт. Пришла полиция и забрала урну.
– Отдали назад? – спросил он.
– Только пустую урну. Прах оказался смешанным с травкой, так что ничего уже нельзя было отделить.
– Старый Вордсворт не хотел ничего плохой делать, – сказал он, остановившись на тротуаре. – Это все чертов полиция.
Я обрадовался, увидев поблизости стоянку такси. Я боялся, что он попытается пойти со мной и обнаружит тетушкино убежище.
– В Менделенде, – сказал он, – кладут еда, когда хоронят ваша мама. А вы кладете травка. Это тот же самый вещь.
– Да моя мать даже сигарет не курила.
– А когда хоронят ваш папа, кладут самый хороший нож.
– А почему ему не кладут еды?
– Он идет охота, берет нож, еда приносит. Убивает куропатка.
Я сел в такси и уехал. Бросив взгляд через заднее стекло, я увидел Вордсворта – он стоял с растерянным видом на обочине тротуара, как человек на речном берегу, ожидающий парома. Он поднял в нерешительности руку, как будто не был уверен в моей реакции, не понимая, сержусь я на него или же мы расстались друзьями. Но тут нас разделил поток мчавшихся машин. Я пожалел, что не дал ему дашбаш побольше. В конце концов, он и правда не хотел ничего дурного. Большой и нелепый ребенок.
Я застал тетушку одну – она сидела посреди огромной обшарпанной гостиной, загроможденной множеством стульев с зеленой плюшевой обивкой и мраморными каминами. Она не потрудилась убрать пустой чемодан – раскрытый, он лежал перед ней на полу. На щеках у нее я заметил следы слез. Я зажег тусклый свет в лампочках покрытой пылью люстры, и тетушка улыбнулась мне слабой улыбкой.
– Тетя
