сдвигов эта ориентация утрачивает ценнейшие крупицы своего сущностного смысла, сопряженного с канонической фольклорной природой взаимодействия с чужим миром. И эти изменения находят самое явственное свое выражение в истории царицы Сумбеки и ее брака с Шигалеем. При всем соответствии их истории эпическому сюжету о непобедимой невесте, каноническое развитие этого сюжета в ней нарушено.
Если поведение Сумбеки на первый взгляд кажется несколько противоречивым (хотя на самом деле ничуть не противоречит «правильному» развитию сюжета), то о поведении Шигалея можно сказать обратное. С бытовой точки зрения он ведет себя вполне последовательно. Обнаружив отраву в дарах Сумбеки, он отказывается от женитьбы на ней, а позже, когда политические обстоятельства вынуждают его к этому, рассматривает брак как постылый, заключенный лишь формально, содержит Сумбеку как пленницу и не вступает в супружеские отношения с ней. Вся эта линия поведения, психологически вполне объяснимая и логичная, нарушает логику эпического сюжета. Распознав отраву и избежав смерти в момент сватовства, Шигалей обнаруживает в себе те качества, которые в эпических сюжетах отличают подлинного, достойного жениха от других претендентов. Обида на жестокость свадебных испытаний в этом контексте совершенно неуместна. Брак с невестой, добытой столь дорогой ценой, в финале остается столь же желанным, как и в его начале. Но в истории Сумбеки и Шигалея все происходит иначе. Добытая по свершении змееборческого подвига (т. е. победы русских над змеями-казанцами) женихом (точнее, заместителем жениха), подтвердившим свои магические качества и способность одолеть непобедимую невесту, Сумбека оказывается ненужной добычей. Развернутый по эпическому канону, сюжет сворачивает, в конце концов, в бытовое русло, и финал истории о Сумбеке становится свидетельством, с одной стороны, разрушения канона, а с другой – колоссального сдвига, произошедшего в русском историческом самосознании в XVI в.
Взаимодействие с чужим миром, осмысленное в соответствии с фольклорным каноном в государственной идеологии Киевской Руси, перестает быть благом в идеологии Руси Московской, которая, осознавая себя единственным православным царством во вселенной, трактует все ценности как содержащиеся внутри собственных грани) или исконно своему миру принадлежащие. В таком качестве истории, выстроенные по прежнему канону, сохраняют отчасти свой знаковый смысл, но их содержание становится выхолощенным или ущербным. Змеиное царство, имея все признаки чужого мира, оказывается частью исконно русского мира, а добытая в нем невеста становится не более чем знаковым подтверждением царственной силы Ивана Грозного. В отличие от Рогнеды и Анны, ей уже не дано принести с собой в русский мир никакого обновляющего его события.
Герасимова Н.
Поэтика «переживания» в русской современной женской прозе
«Уф! Не приставай ко мне, Гендер!»
