полусгнившей ступенькой, тревожно вздыбив колкую шерсть, и тихо рычал, сверля дверь глазами. Маринка, ясное дело, очень обрадовалась ему.
– Молодец, Сморчок, молодец,– шепнула она, почесав собаку между ушами. Щенок взглянул на неё весьма выразительно и опять воззрился на дверь.
– Ну, давай войдем.
Сказав так, Маринка взялась за дверную ручку и потянула её. Дверь тихо, легко открылась.
Глава вторая
– Упрямство – её единственный недостаток,– сказала Галина Викторовна,– и это – её единственное достоинство.
– Как такое возможно?– спросил Марк Юрьевич,– она – ослик, что ли?
– Хуже, Марк Юрьевич, много хуже. Ослом можно управлять с помощью морковки, поскольку он её любит. А наша Сонечка сломя голову бежит прочь от того, что любит. Просто так, из упрямства.
Соне стало смешно. Кто бы мог подумать, что она будет смеяться, стоя перед преподавательницей и завучем? Эти два человека внушали ей даже больший трепет, чем опостылевший всему дому дважды судимый гопник Витька Курёхин, который однажды в лифте её схватил и порвал ей трусики. К счастью, лифт сразу остановился на этаже, и в него вошли другие соседи. Они всё поняли, но ни слова Курёхину не сказали. Соня, однако, была признательна им за то, что они и на его «здравствуйте» не ответили. Вероятно, от них об этой истории узнал Саша, гражданский муж её мамы. После короткого разговора с ним, Курёхин неделю ходил за водкой с фингалом. Он с тех пор к Соне не приближался, но при случайных встречах вонзал в неё такой взгляд, что её душа опускалась в пятки, а вот сейчас ей было смешно – возможно, из-за того, что учителя говорили с ней, как со взрослой, пытаясь вызвать на откровенность глупыми обвинениями, оставлять которые без ответа было никак нельзя. И она ответила:
– Кто сказал вам, что я люблю классические гармонии? Меня просто от них тошнит!
– Тошнит?– поднял бровь Марк Юрьевич,– как давно?
– Да примерно год.
– Это интересно. Три года, стало быть, не тошнило, а с панками скорефанилась, и, мгновенно – рвотный рефлекс? Так, что ли?
– Примерно так.
Марк Юрьевич постучал по столу ногтями и переглянулся с Галиной Викторовной.
– А сколько лет тебе, Соня?
– Через неделю будет четырнадцать.
– А мне – сорок. Тридцать из них я играю классику. И ты знаешь – я не могу её не играть, так как ни одно другое направление в музыке не дает такого простора для виртуозных фантазий. Возможно, это звучит банально, но разве с этим поспоришь?
– Да это всё какие-то заоблачные фантазии!– проворчала Соня,– а я живу на земле. Я хочу, чтоб музыка, которую я играю, целиком отражала мой образ жизни и мои принципы.
– А ты можешь их сформулировать?
– Да, конечно. Свободолюбие, прямота.
