оттенок. Она покосилась на Ферала, но тот не заметил. Он смотрел на Руби.
– Даже не мечтай, – сухо отрезал он. – Для одного дня ты достаточно меня развратила.
Девушка закатила глаза:
– Ой, я тебя умоляю! Уж этот эксперимент я повторять не собираюсь. Ты отвратительно целуешься.
– Я?! – негодующе воскликнул он. – Это все ты! Я даже ничего не делал…
– В том-то и беда! Ты должен что-то делать! Это тебе не лицевой паралич. Это поцелуй…
– Скорее утопление. Я даже не подозревал, что человек может вырабатывать столько слюны…
– Ох, мои милые гадючки, – раздался успокаивающий голос Старшей Эллен, впорхнувшей в помещение. Ее голос парил, а она парила следом. Женщина не касалась пола. Не тратила сил на иллюзию ходьбы. Больше, чем любой другой призрак, Старшая Эллен давно избавилась от всяческих притворств смертности.
Призраки не подчинялись тем же законам, что и живущие. Если они выглядели так же, как при жизни, то лишь по собственному желанию: либо верили, что они и без того идеальны, либо же боялись потерять последнюю связь с реальностью в виде собственного знакомого лица, или – как в случае с лакеем Кэмом – им попросту не приходило в голову менять обличье. Но это случалось довольно редко. Большинство из них со временем вносили хотя бы небольшие изменения в свои фантомные формы. Младшая Эллен, к примеру, при жизни была одноглазой (второго глаза ее лишила богиня в дурном настроении). Но при смерти она вернула его, а также увеличила себе оба глаза и сделала гуще ресницы.
Но истинным мастером посмертного превращения была Старшая Эллен. Ее воображение – орудие чудес, и с помощью призрачного образа она выражала свое вечно меняющееся и удивительное внутреннее «я».
Этим вечером она надела венец из гнезда с элегантной зеленой птичкой внутри, выдающей разные трели. Всего лишь иллюзия – но она была идеальна. Лицо женщины осталось более или менее прежним, лицом матроны: высокие скулы, розовые круглые щеки – «щечки счастья», как называла их Сарай, – но на месте белых как вата волос были листья, колыхающиеся позади нее словно на ветру. Она поставила на стол корзинку с печеньем из кимрильской муки – таким же безвкусным, как суп.
– Хватит тявкать и рычать, – упрекнула она. – Что вы там говорили о поцелуях?
– Да ничего, – ответил Ферал. – Руби пыталась утопить меня в слюне, вот и все. Если подумать… кто-нибудь из вас видел Кэма в последнее время? Он же не умер где-то в луже слюны, правда?
– Ну, он определенно умер, – подметила Сарай. – За слюну не ручаюсь.
– Наверное, он где-то прячется, – вмешалась Спэрроу. – Или молит Минью освободить его от этих мук.
Руби оставалась невозмутимой:
– Говорите что хотите. Ему понравилось. Могу поспорить, что сейчас он сочиняет об этом стихи.
Сарай тихо фыркнула. Старшая Эллен вздохнула:
– Эти губки доведут тебя до беды, мой яркий огонек.
– Уж
