заводов и назвали улицу Канатной. А вы шо думали? Крупное производство было! – прищелкнул он языком. – Канаты на корабли низом здесь грузили да по морям отправляли.
– Вижу, застал ты веселые времена! – хмыкнул первый.
– А то как застал! – охотно согласился старик. – Столько лет чиновником по особым поручениям при градоначальстве… За все не упомнишь. Богатые люди здесь жили. Земля какая, смекаете? Крепость, возле моря! Хорошо здесь, – мечтательно вздохнул он.
– Особенно в шторм! – не удержавшись, фыркнул второй пассажир.
– А шторм – это как за сердце у моря, когда у него приступ. Море – оно живое. К себе подход любит, – глубокомысленно сказал старик. – Все, кто впитал его в себя с молоком матери, за то знает. Море для одесситов – оно как кровь в венах. Вам не понять. Понаехали тут хозяйничать с пушками да с бомбами. А невдомек вам, что ничего вы здесь ни за что не поймете! И вот шторм вам главное за то доказательство.
В голосе его послышалось плохо скрываемое удовлетворение – он был рад тому, что, несмотря на свой страх, сумел так сказать.
Спутники почему-то промолчали.
– Барятинский переулок, приехали, – произнес извозчик, осаживая лошаденку. Копыта ее подогнулись, разъехались, и казалось – еще немного, и старая лошадь завалится безнадежно набок. Но, удержавшись, она все же осталась стоять.
– Здесь? – оживился второй, и даже первый пассажир убрал от старика руку с наганом, подозрительно вглядываясь в окружавшую их темноту.
– Переулок проедь. К молу. За ним будет, – сказал старик в шляпе.
– Не поеду! – вдруг громко возмутился извозчик. – Там к морю обрыв! А в темени такой не зги не видать! Как шею свернем – кто за то платить будет? За то не договаривались! Переулок проеду, а там хоть вылазьте, хоть не вылазьте!
– Клячу твою, что ли, пристрелить? – с какой-то мрачной, но очень убедительной издевкой спросил первый пассажир. Этого было достаточно, чтобы всю храбрость с извозчика как рукой сняло. Тяжело вздохнув, он натянул вожжи, и лошаденка уныло поплелась вперед, дрожа всем своим старым, уставшим телом.
– Здесь стой! – наконец твердо скомандовал старик в шляпе. – Выходить здесь. Разворачивайся!
Извозчика не надо было упрашивать дважды, и очень скоро он вместе со своей клячей растворился в дождливой темноте, став в памяти ездоков маревом – одним из обрывистых воспоминаний, которых и без того им хватало в это страшное смутное время.
Дом стоял на обрыве, над Карантинным молом, на крутой известняковой скале. Это был последний дом по переулку. Внизу бушевало море. Здесь шум достигал такой силы, что нельзя было расслышать ни слова.
Из мешочка, висевшего на его тонкой шее, старик в шляпе достал бронзовый ключ, крепко сжал его в руке и повел всех к покосившейся старой двери, такой низкой, что она почти вросла в землю.
– Здесь, похоже, много лет никто не живет, – побормотал первый пассажир пролетки,
