мнил Спиноза, как математика, его выводы сама истина.
По Шестову же, философия быть должна сумасшедшей. Он, вслед за Ницше, верил, что философия начинается, где кончается разум. Стало быть, вся научная философия, РАН-ская в том числе, таковая не есть, с учётом, что философия – вещь о «самом значительном», говорил Плотин, чего школьный, нетворческий, догматический, конъюнктурный, рассудочный ум член-корров, полный земным, не ищет. Но – искать надо. Важно знать, чтó за гранями жизни, – там, где ничто, мнит алгебра, а на деле всем нужное. Вот о чём стоит думать. Смерть – дело алгебры, что не мыслит грядущего. Реалисты, – так зовут поверяющих мысли алгеброй, – шутят, что в нашем «сём миру» правомернее заниматься земным, вещественным, ну а там, на «том свете», будь он, – «том-светным»… Было б так! Человек – чадо двух миров одновременно: и земного, и горнего. Многим вдосталь земного. Мне его мало, как и Плотину. Мне изнурительно, маетно, душно даже в бескрайних ширях Монголии. Человек несвободен, если обходится бытием; свободен, если идёт к Инакому. Философия быть должна сумасшедшей и трансцендировать за предметный мир в непостижное. Там любой, чей ментал не увяз в земном, сыщет яви насущные и живые, вечные, как сыскал их там Данте, – в том сыскал, чего как бы и нет, но что вдруг сталось истинным.
139
Я люблю вид горящих трав и их запах с тех пор, как давным-давно на Востоке видел пожарища, меркнущие близ вод. Я всматривался в их зеркало, я пытался понять, чтó ждёт огонь, почему он смиряется у черты сонной влаги. Видел же я там – себя… Я понял, что отражение позволяет представить себя, что важно. Также я понял: раз огонь умирал у вод – в отражении гибель. То есть познание как рефлексия бытия есть смерть? Незнание живоносно?
140
Боже, должно быть не так. Весной в тени и в оврагах надо бы таять грязным сугробам, прочему надлежало быть гривами прошлогодней травы, над коей в торчь прутья голых кустарников. Так оно, в целом, было. Но под немеющей, не очнувшейся к росту липой прянул вдруг Цвет – как радостный смех над сроками, над законом природы и страхом братьев, что ожидали тёплого мая цвесть безопасно. Ночью Цвет умер в инистом рубище. Но во мне он поверг закон. Цвет явил: жизнь сильней его. «Как так можно?» – тщетно гадал я. Бог значит чудо, вдруг я подумал, то есть безумие. Ибо всё в миру, что помимо порядка, что восторгает нас и живит – безумно.
Честь ему!
141
Стиль Катулла
Соня, лучшая из женщин,
ты куда бежать решила?
От любви ведь не спасёшься,
Купидон тебя настигнет.
Он власы твои расчешет
для прекраснейшего мужа
и стыдливого румянца
на щеках твоих добавит;
изваяет твои перси,
словно две луканских розы,
и пленительное лоно
возожжёт огнём желаний.
Застучит безумно сердце,
ритм дыхания собьётся,
и падёшь в мои объятья
ты подрубленной лозою…
Убежать
