в беспорядке цветами, воздух был пропитан винным духом и дыханием аромагических жаровен. Доносились отзвуки характерного женского смеха. В общем, вооруженному до зубов «африканцу» стало ясно, куда он попал, – в лупанарий, то есть в обыкновенный бордель, скрытый за фасадом старинного дома.
С каждым шагом раздражение Публия Вариния усиливалось. Разбитые вазы, пятна извержений человеческого желудка, стонущие с перепою… Видимо, непросто будет разыскать хозяина в этом развале.
Вот, кажется, триклинум, пиршественная зала. На кое-как расставленных ложах – десятка полтора находящихся в абсолютно бесчувственном состоянии гуляк. Тоги разодраны, залиты вином и соусами. На низких квадратных столах – остатки вчерашней роскоши: жареные гуси, индейки, различные паштеты, фрукты и многое другое. Для человека, привыкшего в течение последних месяцев обходиться куском сухого хлеба и вяленой конины на обед…
– Луций Корнелий Сулла!!! – как гром прогремел голос пропретора.
В ответ он услышал только невнятный лепет кого-то из не совсем проснувшихся гостей.
– Луций Корнелий Сулла, я пропретор Публий Вариний!!!
Пропретор шумно, развевая свой красный плащ, шелестя шлемными перьями, повернулся кругом. Что-то лопнуло под подошвой калиги. Всего лишь перезрелая смоква.
– Луций Корнелий Сулла, я…
– Я уже слышал, что ты Публий Вариний и что ты пропретор, – сказал лежавший на покрытом шкурой леопарда ложе молодой человек. Глаза его были закрыты, а в позе выражались расслабленность и умиротворение. Шумный визитер не произвел на него никакого впечатления.
Консульский посланец ожидал несколько иной реакции на свое появление. У всего есть предел, даже у наглости. Не позднее как сегодня днем флот – тот, что должен был собрать этот сонный нахал, флот, груженный двумя тысячами апулийских всадников, – обязан был отплыть в Утику, к африканским берегам. Грудь гостя лопалась от возмущения, ярости и какого-то еще не вполне изъяснимого чувства.
– Не позднее как сегодня днем…
Лежавший открыл глаза – большие, голубые и, что было самое удивительное в этот момент, совершенно ясные.
– Ты ведь прямо с корабля, Вариний, да? Ты прямо с корабля прискакал ко мне, не навестив родных; твой конь храпит у моих ворот.
Так оно и было. Гай Марий не любил медлительности в подчиненных, квестор знал это, так что в его проницательности не было ничего сверхъестественного.
– Я жду, что ты мне скажешь. Мне, консульскому посланцу.
– Метробий, – громко позвал лежавший и тут же обратился к Варинию: – Ты удивишься, клянусь Гигией, нашей восхитительной богиней здоровья, я ждал твоего приезда и даже хорошо подготовился к встрече.
В триклинум вбежал высокий стройный юноша лет шестнадцати, из тех, про кого этруски говорили: «мальчик из бальнеума» (о тайном и скверном смысле этих слов догадывайтесь сами). Сулла мягко улыбнулся, взглянув на него.
– Горячи ли
