«Шевроле» и медленно покатили по улице. На углу, у двери булочной, стоял её владелец Эл. Он дымил сигаретой, задумчиво глядя в сторону заросших зеленью гор.
– Привет, дядя Эл, – заорала Бекки. – У вас сегодня будут пончики?
– Только для тебя, егоза, – по лицу Эла расползлись улыбчивые трещины. – Лиз сегодня задержалась, так что загляните через часок, миссис Блум.
Мама кивнула и направила «Шевроле» к выезду из города. Соседний городишко Фишвиль был так же сер и уныл, как наш. Его основатели последовали примеру Литтонских придурков и поселились в крошечной бухте, взятой в кольцо высокой скалистой грядой. Подступы к берегу охраняли их собратья помельче – выглядывающие из воды остроконечные зубцы успешно отпугивали яхтсменов и серфингистов. Остальных туристов отваживал сырой холод. Он круглогодично гостил в Фишвиле и частенько приглашал к себе в гости родственник-туман.
Поддерживая местные традиции, океанский берег встретил нас колючим ветром. Угрюмые волны сердито шумели и швырялись пеной. За этой неуёмной вознёй снисходительно наблюдали скалы. Их предводителем был высоченный утёс, прозванный местными «Волчья скала». Издали он, в самом деле, напоминал оскаленную волчью морду. Много лет назад, мой прадед Эсмонд Дэрни решил забраться на него во время бури. С тех пор его никто не видел. Удивляться было нечему: Эсмонд слыл городским сумасшедшим, регулярно откалывал подобные номера и надолго запомнился упорядоченным жителям Литтона. Встречая нас в супермаркете, старики то и дело заговаривали с мамой о его минувших подвигах. Мой дед, пытаясь от них отвязаться, сменил фамилию и стал зваться Джеймс Дэрни Блум. Затем он зачем-то передал это несуразное имечко отцу и тот, следуя традиции, присобачил его мне.
– Мам, что означает имя «Дэрни»? – спросил я.
– Похоже на французское слово «последний». Только ударение надо ставить в конце.
Мамин перевод укрепил меня в решении о будущей замене имени. Бекки была в курсе моих планов и из солидарности, решила поменять своё второе имя Беатрис.
– Терпеть его не могу, – пожаловалась она. – Родители назвали меня, как какую-то старуху.
Воду Бекки не любила и плелась сзади нас, что-то недовольно бурча себе под нос. На камнях, неподалёку от белёсой пены, сидел мужчина в бейсболке. Я опознал в нём отцовского приятели Чака Прея. Он жил в Фишвиле, вкалывал на Беллингских стройках и его дочь Беверли была единственным ребёнком, допущенным в наш дом.
– Привет, Чак, – радостно завопил я. – Где Беверли?
– В школе, Дэн. Она передавала тебе привет.
Меня озадачила его грусть: Чак был весельчаком и балагуром. Я ни разу не видел его в таком пасмурном настроении.
– Привет, Чак, – к нам подошла мама. – Как дела?
– Потихоньку, – Чак выжал из себя улыбку. – Вэл сказала, что энергетика нашего дома стала опасно фиолетовой.
Жена Чака Валери, была тронутой. Она одевалась в странные шмотки, болтала о космической
