в жертву животных, мало что изменилось. Потом наступала брачная ночь, которую историк общества Поль Вен описывает так, что она представляется какой угодно, но только не нежной:
Первая брачная ночь имела вид законного изнасилования, после которого женщина становилась «оскорбленной своим мужем» (а он, привыкший распоряжаться рабынями по своему усмотрению, не видел большой разницы между изнасилованием женщины и инициативой в половых отношениях). Обычно новобрачный воздерживался от того, чтобы лишать свою жену девственности в первую брачную ночь, принимая во внимание ее робость, но компенсировал свою снисходительность тем, что над ней издевался.
Брак заключался не для того, чтобы создать любовную пару: его цель состояла в том, чтобы производить на свет детей, заключать выгодные союзы и завязывать родственные связи. Однако отношения в браке были учтивыми: надеялись, что муж и жена станут друзьями и будут между собой ладить. Брак существовал не для счастья и не для удовольствия. Секс был нужен для рождения детей. Всякие лишние поцелуи или прикосновения считались блажью, и стоическая философия осуждала напрасные усилия. Женщины все еще считались низшими существами, но как женам им гарантировалось уважение. В Древней Греции женитьба была гражданским долгом мужчины. Роль гражданина вытесняла его роль мужа и главы семьи. В Риме мужчине следовало жениться, но еще от него ожидали, что он станет добропорядочным мужем. И действительно: уважаемый мужчина обращался справедливо со всеми своими иждивенцами – слугами, детьми, рабами, женой. Была ли она любима как равный партнер сердечного союза на всю жизнь? Составляла ли она со своим мужем настоящую пару? Занимаясь любовью, наслаждались ли они сексуальностью друг друга? Весьма сомнительно. Римляне восхваляли гармонию в семье как нечто ценное и желательное, но она была бонусом. В изгнании поэт Овидий как-то написал о своей нежности к жене и о «любви, которая нас объединяет». Но он знал, что такой нежный союз – большая редкость. Овидий часто искал и находил любовь где придется, но обнаружить ее дома, после его блужданий и в минуты праздности, когда он просыпался каждое утро, даже когда он ел или одевался, – было наслаждением. Занимался ли он со своей женой любовью днем? Если да, то они это делали втайне и с тайным же удовольствием, возникающим от нарушения табу, поскольку мало что считалось таким же непристойным, как дневной секс. Любовников считали тихими ворами, скрытыми ночным мраком; и только редкие отблески луны освещали их тела.
О, победа!
У нас есть причины представлять себе римлян сексуальными гладиаторами, занимавшимися любовью при любых обстоятельствах, где угодно и с кем угодно. Или – распутными пьяницами, наслаждающимися долгой братской пирушкой. Римляне не видели ничего постыдного в пенисе: он был для них эстетическим объектом или объектом почитания. Фаллические предметы появляются в их искусстве и как образы силы, власти, защиты, и как образы секса.
