кому положить свежую хустку, дабы вовремя вытер гость замаранные в еде руки. Вкусно ели гости, разламывая на руках птицу, вгрызаясь в сладкую мясную мякоть, обсасывая всласть косточки. Тут только успевай менять полотенца и малые рушнички да хустки.
В начале трапезы Игорь не один раз глянул на внуку Мирослава, будто и не по своей воле отыскивая её взором. И не вдруг встретились их глаза. Девочка тоже исподволь разглядывала его. Хотя и Святослав, это он заметил, частенько кидал в её сторону взгляды, но не он, а Игорь интересен ей. Это понял сразу в том мимолётном погляде. Она не отвела глаз. Сколько это продолжалось – миг, минуту, больше ли, оба не ведали. Наверное, немало, потому что старец Мирослав, возникнув вдруг в заспинье, обнял Игоря за плечи и, указуя на девочку, сказал:
– Внука моя – Любава.
И потом, когда, как роевой борть, гудело застолье, когда Пётр Ильинич и Мирослав, зело захмелев, пели могуче в два голоса: «Как за дубом рубежным, рубежным», а все остальные дружно подхватывали песню, Игорь обнаружил, что томь в его сердце излилась во всё тело и душу, заполняя собою мир вокруг, отчего стало ему очень весело и вмочно совершить самые невероятные подвиги. Улучив момент, когда кружили в плясе приглашённые в светлицу воины и работные люди, он близко подошёл к Любаве, едва-едва коснулся лёгкого её рукава и, почему-то дурея и заливаясь краской стыда, спросил:
– Ты тут… на ухожаях… живёшь?
И она, вовсе не заметив дурости его, кивнула, улыбнувшись:
– Да, тута…
– А я – Игорь, – сказал он, вовсе растерявшись, и добавил совсем уже некстати: – Ольгович.
– Я знаю.
Господи, что с ним, почему он играет перед этой девчонкой труса! Плакать бы с этого, а ему радостно. Ах как поглупел от этой непытанной им радости! Стоит рядом с девчонкой, радуется и трусит. И ни слова не идёт на язык.
– Мы завтра по малину пойдём. Пойдёшь с нами? – сказала Любава, так и не дождавшись от него слова. Ему бы ответить достойно, а он пролепетал, как маленький:
– Спрошуся у боярина.
– Ладно, – пожалела. – Я деда попрошу, он боярину скажет. Они друзья.
И тут же нагрянул Мирослав, сломался в пояс, жиманул плечи Игоря сухими, но всё ещё могучими руками:
– Хороша внука? Хороша Любава! Засылай, княже, сватов!
Любаву как ветром сдунуло, а он в один миг, словно бы и вырос во стать Мирославу, повёл плечами, скидывая его руки:
– А ить и зашлю, отче!
И труса как не бывало, и снова князь, не малый – великий.
Как знать, может быть, и сладились бы с Мирославом, только не в пору явился Святослав.
– Брате, я спать хочу. Пошли в опочивальню.
И таким он был маленьким, таким бедным и беззащитным, что Игорю только и осталось, что пожалеть его. Обнял оплечно, так же, как Мирослав его, жиманул полюбовно.
– Пошли, братец…
2.
Утром Мирослав держал
