пошли темными закутками и сложными коридорами – гуськом, странная компания. Шпана в худи и охранник подчеркнуто не замечали друг друга. Как собаки и кошки в очереди к ветеринару. Олег когда-то сидел в такой очереди, восхитился и запомнил. До мест, где они сейчас шагали, никогда в жизни не добежала бы никакая полиция: изнутри театр оказался реально катакомбами. Это вряд ли можно было назвать «закулисьем», скорее, большим и очень старым хозяйством: древний линолеум, облупленные двери, какие-то лампочки на шнурах, – непонятно, на что идут эти тысячи и тысячи рублей с модных премьер, а вообще Олега всегда забавляла эта изнанка доброй половины строений на «золотом километре России». Как называли в пафосных путеводителях то Тверскую, то Арбат.
– Вот это, – сказал Олег. – Что здесь?
Можно было не спрашивать, видно же, что чулан. В самом темном и дальнем углу они ткнулись в самую невзрачную дверь. Начальник охраны ткнулся (заперто) и неуверенно предположил, что, кажется, да.
– Хорошо. Нам нужно минут десять, не больше.
– Да хоть час, – буркнул охранник и поскорее пошел с места преступления.
– Так, мужчины. Значит, история такая. За этой дверью сидит Аркадий Леонидович Коноевский. Спасаясь от народного гнева, который разыгрался на премьере «Гамлета», он побежал от вас внутрь театра и теперь унизительно прячется в кладовке. Вас – много, человек двадцать. Вы пытаетесь его оттуда выкурить и вытащить под светлы очи возмущенного народа. Это понятно?
– Типа, курить? – спросил тот, который был пошире.
Господи.
– Только если очень хочется, – ласково объяснил Олег. – Вы просто ломитесь в дверь и что-то такое кричите, типа, выходи, святотатец, или как это у вас там называется. Кричите вы так, как будто у вас за спиной еще куча народу. Снимаем мы со спины, если лица попадут в кадр, закроем такими квадратиками. Всё поняли?
Эта публика могла и подумать, что Коноевский действительно там.
Двое напялили капюшоны и стали неуверенно биться в дверь и нечленораздельно мычать. Каков поп, таков и…
С пятой примерно попытки Олегу удалось их как-то раскочегарить (он начинал действительно нервничать: кто знает, вдруг полиция и правда решит осматривать здание, несмотря на общую сочувственную лень). На фоне их дрыгающихся спин – кое-как отписали синхрон. Потом Олег торжественно стучал и кричал (молчаливым метелкам): «Аркадий Леонидович, это телеканал „Файл“, пожалуйста, ответьте что-нибудь! Вы в порядке?».
Наконец, наступило время мочи.
– Где моча? – спросил Олег.
Его не поняли.
– Вот у вас был груз, вот там были не только мертвые младенцы, но и моча в баночке, – терпеливо объяснял он. – Ну, должна была быть, я не видел, слава богу.
Они жали плечами.
Может, Гремио разбил ее на сцене вместе с уродцами.
– А может, и в машине
