style="font-size:15px;"> Он вышел их хижины и присел на землю у порога.
– Ты видишь, ему тяжело дышать тем же воздухом, которым дышим мы? – рассмеялся брат Филипп.
– Ах, Филипп, – вздохнул Антоний. – Этот человек в глубине души уже наполовину христианин, хотя и не подозревает об этом.
– Да где там! Это убеждённый мусульманин.
– Но он проявил милосердие к нам, чужеземцам. Бог знает о нём, и имя его записано в сердце Господнем.
Два монаха остались ещё на несколько дней в хижине рыбака, который предоставил своим гостям всё, что им было необходимо, но решительно избегал любых разговоров.
Увидев, что гости собираются уходить, он задумчиво произнёс:
– Человек идёт по тому пути, который предназначил ему Аллах. Поэтому излишне было бы советовать вам, какую вы должны избрать дорогу. Но знайте, что в нашей стране жизнь христианина значит меньше, чем жизнь горной козы… Если бы он, – бербер указал на брата Филиппа, – не попросил меня о гостеприимстве, я убил бы вас обоих; но чужеземец, севший за мой стол, неприкосновенен. Идите же с миром и возьмите с собой в дорогу немного еды. – Говоря это он дал им хлеб, сушёную рыбу и бурдюк холодной воды.
– Мы будем молиться, чтобы Господь в награду за твоё гостеприимство просветил твою душу светом истинной веры, – сказал в ответ Антоний.
Два путешественника удалились. Мусульманин пошёл на берег моря и старательно вымыл лицо и руки, чтобы очиститься после общения с христианами.
Дорога, вившаяся по скалистым горным ущельям, до предела истощила силы двух монахов. Несмотря на это Антоний и Филипп не позволяли себе долгого отдыха, ночью останавливаясь для сна всего на несколько часов. Питались они дикими фруктами, которые изредка росли у дороги. Иногда, сжалившись над ними, пастухи давали им немного хлеба и молока или кусочек козлятины. Однажды вечером, совсем обессилев, братья упали на рыжую землю в горной пещере. Холод пронизывал их до костей.
Это был восьмой день пути. На рассвете Антоний проснулся и, поднявшись, ощутил внезапное головокружение. Он не мог устоять на ногах. Его бил озноб. На вопросы обеспокоенного Филиппа он отвечал:
– Очевидно, это от ночного холода я так продрог. Это пройдёт, как только взойдёт солнце и я немного согреюсь.
Утром братья вышли из пещеры и пошли по крутой горной тропе. Опираясь на посох, Антоний с трудом передвигал ноги, издавая стоны. Когда около полудня они захотели немного отдохнуть у ветретившегося им на пути источника, по лицу Антония стекали ручейки пота.
– Брат! Ты не сможешь идти дальше! – воскликнул Филипп, испуганный его видом. – Подождём до наступления ночи. По прохладе легче идти, а при свете луны будет совсем светло.
– Мне кажется, ты прав. В самом деле, я уже больше не могу, – прошептал священник.
Вечером жар у него настолько усилился, что нельзя было и думать о продолжении пути. Голова горела, как в огне, кровь пылала в жилах. Ночью он начал бредить. Спёкшиеся от жажды губы шептали
