двигатель. Не жечь же топливо понапрасну. Пусть сама дрейфует. А как стемнеет, я запросто сориентируюсь по маяку Морро, ну а если нас снесет слишком далеко, по огням Кохимара, и тогда уже вдоль берега пройду на Бакуранао. По моим прикидкам, к наступлению темноты нас при таком течении отнесет как раз миль на двенадцать, к самому Бакуранао, где я увижу огни Баракоа.
Итак, я заглушил мотор и полез наверх, чтобы осмотреться. Только и видно, что два смэка на западе, идущие в порт, да белый купол Капитолия, далеко-далеко, на краю моря. Попадались кое-какие желтые пятна водорослей, над ними возились птицы, но их было немного. Я посидел на крыше рубки, глядя по сторонам, однако не увидел никакой рыбы, кроме той бурой мелочи, что копошится в водорослях. Не верьте, если кто-то возьмется уверять, будто от Гаваны до Ки-Уэста подать рукой. А у меня еще весь путь впереди.
Немного погодя я спустился в кубрик – глядь: а там Эдди.
– Гарри! Что случилось? Что случилось с мотором?
– Накрылся.
– А люки чего не задраиваешь?
– Тьфу ты, черт, – говорю.
Знаете, чего он выкинул? Он вернулся, тайком прошмыгнул на борт через люк на баке, оттуда в каюту и завалился спать. С собой прихватил пару бутылок. Заскочил в первый попавшийся бодэга[4], где взял спиртного, и вернулся на лодку. Когда я запустил мотор, он было проснулся и сейчас же заснул. А когда я остановился и лодку начало мотать, он, видите ли, обеспокоился.
– Гарри, – заявляет, – я знал, что ты меня отвезешь.
– К чертям? Охотно, – говорю я. – Ты даже в судовой роли не записан. Ты у меня сейчас за борт прыгнешь.
– Старый ты шутник, Гарри. Землякам в беде друг за дружку держаться надо.
– Болтун ты, – говорю. – Да кто тебе верить возьмется, когда ты проспиртован?
– Нет, Гарри, я человек надежный. Вот испытай, тогда увидишь, до чего я надежный.
– А ну-ка дай сюда обе бутылки.
Он притащил ром, я отхлебнул из уже початой, а потом убрал бутылки в ящик возле штурвала. Смотрю на Эдди и думаю: жаль его. И жаль, что придется делать то, без чего не обойтись. Проклятье, ведь я помнил его, когда он был еще человеком.
– Так что с мотором, Гарри?
– Мотор-то в порядке.
– А что же случилось? Ты чего на меня так смотришь?
– Эх, брат, – сказал я, и мне было жаль его. – Плохи твои дела.
– Ты к чему клонишь?
– Да сам еще не уверен, – говорю. – Обмозговать надо.
Мы там еще посидели, но разговаривать с ним мне больше не хотелось. Тяжело говорить с человеком, когда ты уже знаешь. Чуть погодя я слазил вниз за помповиком и винчестером тридцатого калибра, которые всегда держал в каюте, и, не вынимая из чехлов, подвесил их под потолком рубки, где обычно мы вешаем удочки, над самым штурвалом, чтобы были под рукой. Я их держу в чехлах из овчины, вывернутой внутрь коротко стриженной шерстью, которая пропитана маслом. А по другому на
Бодэга (исп.) – кабачок, винный погреб.
