казалось, не понимал прочитанного, доставал альбом и пытался что-то рисовать – но никак не мог придумать, что бы изобразить.
В два Эля выдавала еще по кусочку хлеба и наливала чай, подогретый Дуняшей. Та уходила, в дверях совала Володе кусочек сахара или конфетку:
– Ты Анютке отдай, маленькая она…
Володя возвращался в комнату, давал Анюте гостинец, каждый раз что-то придумывая – конфетку принесла собачка, а кусочек сахара – маленькая кошка, вот только что она приходила, обещала завтра еще принести, если Анюта не будет капризничать. Эля кривилась на его выдумки, но ничего не говорила.
Иногда Володя выходил гулять, но на улице было холодно и страшно.
Вечером приходила мама, разогревала обед, командуя детьми:
– Володя, быстро тарелки! Эля, приборы…
Они обедали, мама ела быстро, потом прибирала со стола и приказывала ложиться спать.
Володя послушно ложился, но долго не мог заснуть, лежал и смотрел в потолок.
Как-то он спросил маму, знает ли она что-то об отце. Мама резко оборвала его:
– Что там можно знать?
Что это значило, он не понял, а переспросить не решился.
Иногда он выбирался к Смирновым. У них было спокойнее – Арсений Васильевич считал, что детство должно быть детством, по вечерам они с Ниной по-прежнему играли в лото, карты, рассматривали старые книги. Оба радовались, когда приходил Володя. Иногда вспоминали магазин, чайную.
– Вам жалко магазин? – как-то спросил Володя.
Арсений Васильевич отмахнулся:
– Да разве ж это главное? Главное – это Нина, Лида… И… Впрочем, ладно.
Арсения Васильевича печалила революция. Было жалко лавку и налаженную жизнь, не нравилась Нинина бледность, пугали выстрелы и неопределенность.
Он строил планы и тут же сам себя обрывал. Уехать в Городищну? В Галич? Но вспоминались рассказы о том, как громили лавки и поместья на Сашиной родине, как убили Сашину подругу.
Нет, в такое время лучше быть дома. Хотя где в такое время лучше?
Нина вышла в кухню:
– Папа, я есть хочу.
– Сейчас, Ниночка! – засуетился отец, – вот у меня тут картошка – жареная, и даже огурец соленый.
– Котлетку хочу.
– Достану. Сейчас пообедаем, я пойду – и достану.
Нина села за стол и закрыла глаза. Бедный Арсений Васильевич перепугался:
– Деточка моя! Тебе что, плохо?
– Нет…
– Ты мне скажи! Я все достану – и маслице вот было еще, и котлетку сегодня же вечером принесу, и… что еще хочешь? Я все достану!
Нина улыбнулась:
– Папа, как Володька у нас сознание потерял – ты теперь перепуганный.
– Будешь тут перепуганный. А ты меня зря не пугай – не то время, чтобы капризничать.
– Не буду, – согласилась Нина, – но котлетку хочется все-таки.
