поглядела на сына кузнеца и сказала:
– Эх, ты, косая верста, говоришь, и сам не знаешь, что, а ещё жених! Напраслину какую на неё придумал. Пойдём от него, моя лапушка, – и с этими словами старостиха увела из светлицы в свою избу огорчённую дочку.
Девушки и парни, озадаченные таким приключением, не знали, что им делать, – оставаться ли в избе или уходить по домам. Некоторые из них накинулись на кузнеца, укоряя его за Степаниду; тот встал с лавки, поглядел на всех и сказал:
– Вы ничего не знаете, а я знаю, что говорю.
– Где ты видел, как она целовалась с приказчиком? – допытывались у него.
– В избе Акулины Петровны, в окно подглядел, вот где, – горячился кузнецов сын.
– Когда же это было?
– Ну, уж это дело моё; было, если говорю.
– Да ты, брат, очумел: не такая девка, чтобы с чужим целоваться стала; она и с нами только о Святой неделе целуется, – кричали парни, – зря ты на неё напраслину взваливаешь.
Вошёл староста, он был под хмельком, и спросил:
– Что тут случилось?
– Ничего, так разговариваем, – ответили ему.
– А ты, брат, что такой сердитый? – обратился он к наречённому зятю.
– Ничего, так себе, – сказал тот, направляясь к дверям.
– Куда же ты?
– Ко дворам пора, дома ужинать ждут, – и, ни с кем не простившись, кузнец вышел, хлопнув дверью.
– Пусть его идёт, дурья голова, – сказал один из ребят.
– Поругались, что ли, вы с ним?
– Кому нужно с ним связываться? Он сам всех облает.
– А где же Степанида?
– Ей понездоровилось, в избу ушла.
Староста оставил светлицу, а следом за ним разошлись и гости, рассуждая о виденном и слышанном на вечеринке.
Когда староста вошел в избу к своей старухе, в то время Степанида лежала уже в постели и хныкала; около неё сидела мать и уговаривала её. Старик подошёл к жене и спросил:
– Чего дочка-то плачет?
– Жених её обидел.
– Чем такое?
– Сказал, что она с приказчиком целовалась.
– Ах, он грач этакий! И с чего он взял? Я сейчас к свату пойду, да пожалуюсь на него, – покачиваясь из стороны в сторону, бормотал начальник деревни.
– Ложись ты спать, оставь до утра, – уговаривала его старостиха.
Тот походил несколько минут по избе, поворчал себе под нос и улёгся на печке.
Утром во всех избах деревни только и говорили о размолвке кузнецова сына с дочкой старосты; никто не верил тому, что говорил жених о своей невесте на вечеринке; одни только старухи кудахтали, что старостина дочка – девка удалая, и доказывали своё мнение вымышленными фактами.
– Сама я её видела, как она на улице с Кирюшкой, Абрамкиным сыном, целовалась, да миловалась, – говорила одна старушенция, сидя за прялкой.
– Ну, так они при тебе и целовались? – обратился
