И вот что забавно. Происшедшее шестьдесят лет назад в моей памяти живёт гораздо отчётливее того, что произошло, скажем, тридцать лет назад. Если сравнить нашу память с магнитной лентой, киноплёнкой или ещё каким носителем увиденного, услышанного, прочувствованного, мы убедимся, что в детстве этот носитель куда более высокого качества. Я помню каждую тропку на двух наших холмах, отдельные выкрики птиц, я вижу передний, задний план каждого действия, я чувствую блики воды на своей коже. В начале жизни мы оснащены совершенным записывающим инструментом, который безупречно сохранит всё до самого последнего часа. Но мы об этом ещё не подозреваем. Мы ныряем в глубокий, увлекающий нас неведомо куда омут, совершенно не зная, что навсегда фиксируем каждое мгновение.
«Какой из этого следует сделать вывод?» – спросите вы. «А никакой», – отвечу я. Очень часто мы делаем слишком много ненужных выводов и пытаемся дать толкование тому, что в том не нуждается.
Но я опять отвлёкся. Ведь прежде я завёл речь о своём сверстнике Минлебае Атнагулове. Собственно говоря, историю с зеркалом мне хотелось рассказать именно в связи с этой персоной. Он здесь главная фигура, хотя и остался в тени. И самый незабываемый здесь момент – не мои страхи и переживания, а та самая тёмная, быстрая река, которую преподнесло Минлебаю Атнагулову зеркало.
Когда я вспоминаю об этом человеке, мне уже с высоты лет ясно ещё и то, что он был совершенно бесстрашен, и эта его черта проглядывает уже в начале жизни. Он мало чего боялся и всегда был готов взглянуть в тёмную воду своего будущего, каким бы ужасным оно ни представлялось. Однако есть в этом бесстрашии нечто, отдающее холодным металлом, здесь нет души – замёрзшей от страха и отчаянно взметнувшейся в небеса.
Семья Атнагуловых перебралась в город Казань, когда Минлебаю было около шестнадцати. Теперь этот юноша смотрел по ночам в тёмную воду реки Булак, что делит город на русскую и татарскую половины. Его лицо обветрилось в сквозняках, которые мечутся в мрачных подворотнях. Кулаки окрепли в жестоких уличных потасовках. Его лёгкие вдыхали багровые туманы, что встают над озером Кабан после ночей, наполненных воплями, винными парами и продажной любовью. Кое-кто из наших, побывавших в Казани, рассказывал, что Минлебай Атнагулов стал революционером. Другие подтверждали это и добавляли, что его разыскивает полиция, – фотографии нашего односельчанина висят на всех столбах, и за его поимку обещана крупная сумма. Более того, ходили слухи, что Минлебай Атнагулов – бомбометатель, и на его совести уже не одна загубленная душа. Потом пронеслись две революции, и наш товарищ по детским играм оказался на самом гребне страшной, разрушительной волны. Теперь уже доходили слухи, что он – известный красный комиссар, которого побаиваются очень многие.
А затем, уже в разгар гражданской войны, Минлебай Атнагулов появился в нашей деревне во главе отряда красноармейцев. Это было уже осенью, когда вечера прохладны, а горизонты багровы и похожи на длинную сабельную рану.
Мы знали – что-то должно произойти, поскольку незадолго до этого, в одну из лунных ночей, вновь появился волк-лунатик. Он пробежал по
