взглянув на неё, отвернулся. А затем отошёл, пошатываясь, словно при штормовой качке.
Вторым был латышский стрелок Григас. Он взял саблю и сделал несколько шагов в сторону стоящих на коленях людей. Я сразу обратил внимание, что у него походка охотника. Подойдя к своим жертвам, стрелок выпустил из рук саблю, словно обжёгшись.
Третьим был казак Савелий Перегуда. Он решительно подошёл к первому из пленников и высоко занёс над ним саблю. Но, видимо, замах его был слишком долог, и в это время казак успел вспомнить о себе. Известно, что в последние секунды перед человеком проносится вся его жизнь. Но это касается тех, кто будет убит. Что же касается тех, кто сам должен убить, здесь дело обстоит несколько иначе. Он вдруг может вспомнить о себе. Савелий Перегуда вспомнил, что он – сын воина, внук воина, и все его предки были воинами. Они убивали в бою, в бою же умирали сами. И потому казак, словно опомнившись, воткнул саблю в землю и отошёл в тень.
Минлебай Атнагулов смотрел на это молча, с прохладной усмешкой. А затем разразился тирадой:
– Революции нужны твёрдые руки. Нам не нужны слабонервные типы, которые боятся запачкать руки.
По мере того как он говорил, я заметил, что все красноармейцы всё больше отдалились в тень, словно второстепенные персонажи драмы. Посреди сцены стоял один Минлебай Атнагулов, чуть в стороне – освещённые пламенем, стоящие на коленях, жертвы. Я старался не высовываться, но не исключено, что главный герой спектакля видел меня. Спектакль предполагает наличие зрителей, и потому моё присутствие было оправданным.
Затем произошло следующее. Минлебай Атнагулов привёл приговор в исполнение сам. Но перед этим он приказал, чтобы из дома Сакаевых выкатили рояль, а также пригласили немца, чтобы тот играл. Казнь должна была сопровождаться аккомпанементом. Иоахим Вернер поначалу отказался наотрез, но после того как ему пригрозили пистолетом, вынужден был сесть за инструмент. Он заиграл Лунную сонату. А что же он ещё должен был играть, спросите вы, в деревне по имени Луна, когда в небе виден лик ночного светила, а рядом, ближе некуда – смерть?
Бетховен заполнил всю деревню, так же, как тогда, в первый приезд к нам Вернера. Минлебай Атнагулов, разумеется, помнил эту музыку. Он вообще был чуток к музыке. Итак, казнь свершалась под Лунную сонату. Палач подходил к очередной жертве, сабля возносилась и падала вниз, затем падал с рассечённой головой пленник. Мне показалось, что всё это происходит как-то плавно, замедленно, словно в воде. И причиной тому была музыка, которая обволакивала собой каждое движение.
Сделав половину работы, палач остановился и отёр пот со лба. В это время кто-то из жертв что-то ему сказал. Я плохо расслышал, что именно было сказано, но, как мне показалось, это был вопрос «Зачем?». Палач подошёл к пленнику. Это был тот самый мужчина, похожий на доктора Фауста.
– Зачем? – переспросил Минлебай Атнагулов. На его лице плясали огненные блики. Он посмотрел пленнику прямо в глаза. Но тот его не боялся. Поскольку
