с тобой не разговаривать! Привезешь, свалишь возле риги.
Пообедав, Анна приняла со стола, а потом, как-то излишне суетясь, засобиралась…
Порубь нашла не сразу; погруженная в свои мысли, не заметила, как проехала нужный поворот, и пришлось долго ходить, прежде чем отыскала наваленные, с не успевшими еще привянуть ветками жерди.
За работой Анна немного отвлеклась от мучивших ее дум, но, скоро утомившись, присела, вслушалась, как перестуками колотится сердце.
Обламывая с посохших стволов сучки и ветки, голосисто буянили галки. Легкий ветерок трепал путаное кружево теней, приподнимал на ребро мокрые листья лесных черемух, тесно росших вокруг, выворачивая к свету бархатистый, усыпанный розовыми рябинками испод. На траве, на листьях стеклянно сверкали и лучились капли дождя. В похолодавшем воздухе пахло сырым валежником, грубой горечью полынка.
Долго разглядывала Анна, словно бы видела впервые, пробившиеся из-под листвы мохнатые стебли папоротника. А рядом, под комлем березы, вперемешку с недавно зацветшей земляникой россыпью росли ландыши. Ни один из них еще не распустился, и они высовывали к солнцу гроздочки сбившихся бледно-зеленых почек.
В памяти прошла перед Анной ее жизнь – до простого понятная и как бы чужая… Не девичество видела она, не детство, а всю свою жизнь сразу – и почему-то всплакнула. Все обиды она перенесла на Никанора, он казался их причиной. В семье она незаметна, ни в чем ей не было свободы, не умеет она доказать своей правоты… Она встала и, осторожно хватаясь за ветки, спустилась в овражек. Перешла мелкий ручей и там, где было не так топко, умылась.
Пока она обрубала со стволов ветки, лошади, переступая, сошли с дороги. Буланый молодой мерин косил на Анну презрительный взгляд и, тыкаясь в шею кобылки, что была в паре, тянулся к затканному паутиной кусту орешника. Кобылка, с обвисшим большим брюхом, со свалявшейся шерстью, стояла, чуть осев на подвернутые задние ноги, не обмахиваясь, и немигающими глазами старчески задумчиво глядела в дорогу.
Уложив жерди в телегу, Анна сдвинула их плотней, чтобы при езде не скатились, высвободила вожжи и забралась на передок.
А возле прогона встретила ее соседка. Она подождала, когда Анна подъедет, спросила:
– Слыхала, какие вести-то ходят? Говорят, председателя нашего сымают. Уж раз на бюро райкома, то ему не жить!
– Не слыхала. Ну? – удивилась Анна, слегка натянула вожжи. – Кто сказал? Брешут, наверно.
– Чего брехать! Говорят. Сегодня в обед заходила в правление: говорят, сам Ефим и сказал. А Никанор-то твой все в Москве проживает, не приезжал?
– Гоняют его черти…
– Смотри, на правление потянут и твоего мужика, перетрут с песочком!
Анна тронула лошадей шагом. Всю остальную дорогу молчала, только перед поворотом к риге сказала шагавшей рядом соседке:
– Его перетрешь! Себе дороже будет…
Вечером, покончив с
