утром отправимся в неблизкий путь. Когда ты поспеешь к своим? – глядя на усталого и разомлевшего от огня курьера, мягко спросила Хотун-хан.
– Если уйти прямо сейчас, к побудке буду на месте…
– Как ты не сбиваешься с пути в такой темени?
– Нахожу начало пути и пускаю коня по его воле, а утром рано начнет светать…
– Иди же к своему коню и – в дорогу, – не приказывая, не прося, а словно бы благословляя, произнесла Хотун-хан.
Ожулун долго не могла заснуть, все смотрела на звезды в дымоходе, отвлекаясь от тревожных дум, а когда, наконец, заснула – увидела свой давний навязчивый сон: в отверстие норы далеко-далеко мерцают звезды. А она, мать-волчица, чувствует у себя по бокам набухшие молоком сосцы. Черненькие крохотные щенки урчат от блаженства и сосут ее, захлебываясь молоком. Она вылизывает каждого поочередно, и сердце ее плавает в счастливом упоении, как в теплом масле. Но вот картина меняется, и она вместе со стаей из десяти волков стремглав мчится степью, а впереди мелькают мощные, сочные ноги сохатого. Он скачет галопом, но волчица заходит сбоку и слышит, как екает печень в утробе сохатого, слышит горячее дыхание жертвы. Она прыгает, хватает пастью горло сохатого, и горячая кровь загнанного быка ярит ее кровь, но тот кувыркается через рогатую свою голову и падает на Ожулун всею тяжестью тела, и ей душно, больно! Ей не вырваться… Она бьется изо всех сил…
Оказывается, это Хайахсын теребит ее за плечо.
– Ожулун, Ожулун, проснись!
Ожулун тяжело выходит из глубокого течения сна, не может унять сбившееся дыхание, хватает разверстым ртом теплый воздух, рукой пытается снять со рта завесу удушья и не может найти ее края.
Один и тот же сон, а концовки у него разные. Ожулун рассказывает сон Хайахсын и спрашивает, что бы он значил.
– Может, будут хорошие вести? – со вздохом надежды говорит Хайахсын. – Лишь бы было так, о, лишь бы было так…
– Лучше уж самой в пекло или болотное бучило, чем жить в безвестности, – раскачивается, сидя, Ожулун, – О, неужели настанет такой день, когда я получу радостную весточку о моих сыновьях?
– К тебе пришли дети.
– Что ты? Какие дети? – обмерла Ожулун.
– Угэдэй с Тулуем! Эй, заходите, стригунки!
Те вошли и встали поодаль с опущенными виновато головенками.
То один носом шмыгнет, то другой.
– Ну? На чем сошлись? Что решили? Поделитесь.
– Однако сделаем так, – начал Угэдэй, – Тулуй поедет с людьми на реку Бетюн разузнать путь и проводить тех, кто отправится на север строить северную ставку… А я… Мне подобает остаться тут.
Ожулун виду не подала, что замечает, как мальчишки сдерживают близкие слезы.
– Правильно решили, – сказала она, едва сдерживаясь, чтобы не заговорить ласково. – Я довольна. Тулуй, ты утром готовься ехать с Буга-тойоном…
