Вырвется на простор – и еще прозрачнее, чем была. Воистину Светлая! Каждый камешек в глубине – самоцвет неслыханный. Нет ему цены. Но купить нельзя. И не думай! Любоваться – что ж, сколь душе хочется да сколь можется.
Что еще сказать? Нет нигде воды слаще, нет и целебнее. Рану ли, душу ли вылечит – и воскреснешь для новой жизни. И счастлив будешь опять-таки.
Детвора, коль под ложечкой засосет и приустанет до изнеможения, прибежит к речке, упрется дрожащими ручонками в гальку, припадет иссушенными губами к хрустальной струе и будет пить без передыху, пока не заломит зубы. Через минуту – ни голода, ни усталости. Как рукой сняло. И носятся вновь по-прежнему – точь-в-точь шишки, закрученные буйным вихрем.
Есть ли рай на земле? Вот он!
Коротко северное лето – взмах журавлиных крыл. А разгорелось вдруг, рассиялось – и все кругом охвачено пышноцветеньем. Буйство неукротимое! Не иначе – по мановению волшебной палочки мир, оцепеневший под жестким ледяным панцирем за зиму, вновь явился влюбленному взору сказочно. Объясни иначе-то.
Праздник Преображения! Край мой отчий! Забьется ли еще когда-нибудь сердце с такой нежностью и светлой печалью? Хватит ли сил перенесть это чувство одному? Теперь мы вдвоем – с Чаарой. Она – мои глаза. Она – мое сердце.
Джэнкир – рай земной!
Чего-чего только нет здесь: плотнотелая лиственница, обдающая ароматом хвои; светлокорая сосна, разбежавшаяся по высоким песчаным гривкам; острым копьем вонзившаяся в небо ель, упорно выбирающая себе тенистые впадины и промоины; белоногая береза, любящая красоваться по опушкам аласов; гибкие тальники; колючий можжевельник; бегучие кущи стланика. А это что за красавец? Тополь. Даже в центре Якутии не сыщешь его днем с огнем. Здесь – пожалуйста!..
Океан Волнующийся – разнотравье необозримое.
Мать-Земля! Позволь восхититься нелицемерно твоим неистовством и фантазией! Поражаюсь, с какою страстью и выдумкой Ты предаешься творению – украшаешь жизнь благолепно и радостно! Да и на пользу тож живым существам: размножайтесь и благоденствуйте!
А горы!..
Что может сравниться с ними в этом прекрасном и благословенном мире? Какое гордое в них величие! Какое могущество некичливое!
Чаара неожиданно для себя оглянулась. Поймала таинственный взгляд, идущий откуда неведомо? Отчего ж беспокойство?
Ча-а-ра…
Кто окликнул ее? Почудилось?
Горы стояли во весь горизонт. Невозмутимые. Загадочные. Не они ли окликнули? Но откуда им знать ее имя? Безотчетное смущение, которое почему-то переживала в эту минуту Чаара, перешло в чувство вовсе уж не понятной ей и необъяснимой виноватости. Может, оттого, что кто-то ждал ее здесь, надеялся, что вернется, а она и думать не думала о «ком-то», для кого вся жизнь, весь сокровенный смысл ее – взглянуть хотя бы единым глазком на нас, блудных детей, – возвратившихся; и уверить себя, что и в беспамятстве мы тосковали о них. Вернулась же? Случайно.
