Лось принялся грызть куриную ножку.
Внезапно откуда-то прилетела трясогузка и, трепеща крыльями, зависла в воздухе над Черкановым, едва не касаясь его лица. Тит Турунтаевич от неожиданности отшатнулся. Птаха, словно решив: «Достаточно попугала, теперь поругаю», в несколько взмахов крылышек взлетела на деревцо неподалеку и принялась гневно чирикать, вертя головкой.
– Не пойму, о чем ты мне толкуешь, – проговорил Черканов рассерженной птичке и спросил у спутника: – Вы случайно не знаете, сколько живет такая вот трясогузка?
Лось замычал, обжегшись чаем, отрицательно замотал головой.
– Если она долгожительница, то эта пичуга должна помнить тех, кто жил здесь прежде. Не изгоняет ли сна нас отсюда, невзлюбив, а? – Напрасно прождав ответа, Черканов взглянул в лицо сотрапезника и улыбнулся – Вы что, осуждаете меня или жалеете? Чего молчите-то? Осуждать – за мной вроде нет никакой вины. Жалеть – не считаю себя горемыкой. Вероятно, правы люди, когда говорят: «Где любятся, там и ссорятся». У нас – тишь да глядь и божья благодать. Такую мирную и согласную семью, как наша, сыщешь редко.
– Что касается меня, с нелюбящей женщиной не прожил бы и одного дня. Как можно быть счастливым с нелюбимым человеком? – Не часто выпадали поводы быть Лосю искренне благородным. Тут и стараться было нечего. Само собой вырвалось.
– Верю. Но некие, вроде меня, так, видимо, и уйдут из этого мира, не узнав, что такое любовь… Вы, похоже, прошли через жаропышущее горнило любви, достаточно вкусили ее сладкого меда и сока. Может, объясните мне все это?
– Хотя не все обстоит так, как вы сказали, свое мнение могу высказать. – Не сумел бы дать отчета: на какое-то мгновение Лось точно почувствовал, что он старше Черканова. – Зачем вам, Тит Турунтаевич? Ваша жизнь куда интереснее моей! Расскажите вы, – смиренно, унижение паче гордости, склонил голову Лось.
Черканов легко согласился.
– Ну слушайте. Семнадцатилетним парнем я по самые уши втюрился в девушку, с которой вместе учились в техникуме в Якутске. Не знаю, чем она меня околдовала. По словам друзей, она была далеко не красавица, но для меня!.. Короче, солнце всходило именно с нею. По утрам я просыпался с радостной мыслью, что днем увижу ее. Ночью засыпал с ее именем на устах. Но, чтобы открыться в сжигающих меня страстях – и помыслить о том не смел. Собрав все мужество, раза три-четыре приглашал ее в кино. В общем, как говорится, одни сладкие страдания… – замолчал и начал прикуривать сигарету. Не только затем нужна была ему передышка.
Признаться, несколько коробил тон, каким Черканов рассказывал свою историю. Лось объяснял его внутренней ожившей вдруг болью и, пожалуй, глубокой застенчивостью, какую проше всего скрыть, знал по опыту, самоиронией.
– На последнем курсе, – продолжил повествование Тит Турунтаевич усмехаясь, – на мою ненаглядную положил глаз парень со второго курса. Что за личность? Хотите верьте, хотите нет, – прищурил глаза то ли в шутку, то ли всерьез, – он не стоил моего мизинца. И на вид был не лучше меня, в учебе –
