его.
– Теперь могу куда угодно отправиться, – прошептал он.
Первоначальный план подразумевал возвращение в Джерси, но теперь с тем же успехом можно было просто постучаться в родительский дом. Солу некуда было податься, и он весьма переживал по этому поводу. Он не мог представить себя в каком-то конкретном месте, словно дождь начисто смыл его способность фантазировать. Когда новые знакомые его высадят, останется лишь ждать следующую машину. И по новой.
– Мы бывали и «где угодно», – на этот раз холодные, будто сосульки, пальцы Марли принялись теребить свалявшиеся волосы Сола, – и между этими местами.
Сол напрягся. Когда ты гей, ты всегда примеряешься к другим парням. Что если Марли тоже? Даже когда ты оказываешься прав, все равно удивляешься. К Солу уже давно никто не притрагивался. Оказаться в бараке с подростками-натуралами, не брезгующими гомосексуальными связями, для кого-то может быть мечтой, но на деле после нескольких дней полевых работ ни у кого не оставалось сил ни на что, кроме хвастовства о прошлых постельных успехах. А спустя пару недель ты уже готов был себе могилу рыть, и все воняли так, что даже приближаться к озабоченному натуралу было опасно.
– Расслабься. Не порти о себе впечатление, – сказала Датч, проводя пальцем по зубам, будто желая удостовериться, что они чистые.
Сол заметил, что на ее ногтях не было лака, а на пальцах – ни одного кольца. Нетипично для богатой девушки. Она обходилась одной лишь улыбкой.
Пока Сол чесал руку, холодные пальцы Марли забрались ему под воротник.
– Значит, ты у нас скромняга?
Сол считал, что «скромняга» не про него. Он, скорее, был любопытным и беспокойным. Как еще себя вести, когда незнакомец ласкает твою шею?
Его правая рука отчаянно зудела, словно под кожу забрались злые муравьи и принялись рвать нервы жвалами. Сол закатал рукав, но это не помогло. Рука буквально горела, будто облитая кислотой. Он начал стягивать пальто и едва не оторвал рукав.
Брат с сестрой опять рассмеялись.
– А ты времени зря не теряешь! – воскликнул один из них, но Сол даже не обратил внимания, кто.
Когда у него наконец получилось оголить руку, боль прошла. На бледной коже отчетливо виднелась татуировка – витиеватая надпись на иврите. Затея сделать татуировку в виде тфилина[2] казалась ему гениальной. «И да будет тебе это знаком на руке твоей». В детстве он часто видел, как его зейде – дедушка – по субботам обматывал руку ремешками, от чего комнату наполнял запах кожи. Зейде рассказывал, что в маленькой кожаной коробочке хранятся волшебные слова.
Его родители, разумеется, были в ужасе – как и задумывалось. Сол вспомнил, как плакала мать. «Теперь ты не сможешь ходить в синагогу, тебя нельзя будет даже похоронить на еврейском кладбище!». Сол считал, что она лицемерит. После смерти зейде его родители посещали синагогу только в Ямим нораим – Дни трепета, и делали вид, что во всей Айове не достать других бейглов[3],
