меня, затратив минимальные усилия. Тогда ты будешь знать, что делать. Доверься мне.
Ретта дотронулась кончиками пальцев до его ладоней и, как он и велел, оттолкнулась вперед. В комнате сразу же потемнело; она даже не могла видеть очертания солнечного света вокруг штор, закрывающих ее окно. Она была внутри него. И когда она продвинулась немного дальше, то обнаружила их, его чувства, которые переплетались в самых запутанных узлах. Она взяла одно, распутала его, сунула в рот и начала жевать. Этот превосходный вкус, горько-сладкий, как дорогой шоколад ее матери, мягкий и липкий, как марципан. Это было именно так, как она себе представляла. Интуитивно. Что-то, во что она могла впиться зубами.
Она распутала одно, другое, третье, пока, наконец, не почувствовала, что поднимается все выше, выше и выше.
Затем девушка вышла из него. Она открыла глаза. Свет ударил ей в лицо, так много света, ей казалось, что она может ослепнуть как тот уличный музыкант в центре города. «Может, он поэтому стал таким?» Мгновение ослепительного блеска после того, как попробовал нечто замечательное? Затем все начало возвращаться на свои места, ее комната снова стала ее комнатой, вокруг были персиковые стены, Тревор сидел перед ней, сопя и вытирая тыльной стороной руки глаза, прямо как тот парень с сальными волосами на собрании.
– Было трудно, – сказал он.
– Тогда забери их у меня, – предложила она. – Забери их все. Просто позволь мне вернуть обратно некоторые из них, когда закончишь.
Он долго смотрел на нее. Гребень его ирокеза выглядел поникшим. Наконец, он сказал:
– Ло, это может стать началом чего-то прекрасного.
Она улыбнулась во весь рот и кивнула.
Утром она поднялась с первыми лучами солнца и подумала о том, как были символичны все ее действия, как быстро все, что она сделала, приобрело неожиданное значение. Это было практически так же, как если бы она могла видеть всех, даже себя, как если бы она была свидетельницей действий других и тех, в ком нуждалась, как если бы она была кем-то другим, а не той девушкой, которой сейчас была. Как будто она плыла над городом, где провела первые восемнадцать лет жизни, задаваясь вопросом, как она туда попала, где она была, куда она направлялась. Теперь она могла видеть все, как будто это была не более чем карта, которую она повесила на стену, отмечая ярко-красными кнопками места, которые хотела бы посетить.
Тревор потерял сознание на ее кровати. Ретти осушила его несколькими часами ранее, забрала и его собственные эмоции, и те, что она дала, распутала их все, кроме одного яркого маленького узла в животе, и оставила совершенно пустым. Когда она осторожно спустилась по лестнице, держа в одной руке его ключи, а в другой – сумку с одеждой, то задавалась вопросом, что он будет делать, когда проснется; спрашивала себя, что сделают родители, когда вместо дочери увидят в ее кровати вампира?
Перед выходом она остановилась на кухне, чтобы нацарапать сообщение на маркерной доске, висевшей на холодильнике. Ей было весело, и она писала фиолетовым, своим любимым цветом. Но уже в процессе поняла, что фиолетовый ей больше не нравится:
